– Ну какие… – заговорил Павел врастяжку, как бы ощупывая мыслью возможные полемические аргументы философа… но не для него было это занятие, и он брякнул: – Да какие! Прихлопнул всю эту лавку к такой-то матери, да и делу конец!

– Вот! – тут Егор рассмеялся славно, от души. – Прихлопнул! А почему ты смог это сделать? А?.. Да потому, что находился в многомерном времени, вернее, пространстве-времени. Понимаешь?!

– Но тем самым эту многомерность и закрыл, – сказал Аркадий. Он всё слушал внимательно, и всё понял.

Улыбаясь, Княженцев покачал головой. Отрицательно покачал.

– Нет, – ответил он. – Не закрыл. То есть, может, и закрыл, но ненадолго. Теперь это не закроешь. Оно само пришло к нам.

Аркадий улыбнулся тоже:

– Послушайте, Егор, – почему-то обратился он на «Вы», – Я разве к объёмному времени применимы такие понятия, как «ненадолго» и «теперь»?

– Вероятно, нет. – Егор пожал плечами. – Но в данном случае-то речь идёт не об объёмном. А пока… – тут он лукаво подмигнул, – пока! пока о нашем, одномерном. Хотя многомерное пространство-время – да, вот оно уже входит в нашу жизнь. Понимаете?

– Нет! – честно сказал Павел.

– Относительно, – осторожно молвил Кауфман.

– Ладно, – согласился Егор. – Тогда пойдём с другого конца. Мы считаем, что до сих пор история Земли протекала в четырёхмерном мире: три пространственных измерения и одно временное… хотя и это, разумеется, условно! Почему три измерения? Почему не считаются измерениями, скажем, температура, давление?.. Но, впрочем, это к слову. Итак, четырёхмерный мир, где одно время, линейное прямое движение из прошлого в будущее. Ну, при этом можно смутно догадываться о параллельных мирах, о возможных их пересечениях, о том, что для великих – пророков и святых – открывалась, очевидно, картина и многомерная… но вообще, для большинства человечества, конечно – время невозвратное: ушло и не вернуть его.

Он сглотнул: пересохло во рту. Прокашлялся.

– И вот так оно шло-шло, наше время, сменяли друг друга столетия. И что же? Вот пришли такие годы, когда с этим линейным временем принялось твориться нечто…

* * *

Ну а какое нечто – вы уже, наверно, поняли.

Наш мир устроен так, что какую-то часть предназначенного для него пути он движется по времени прямо, как по рельсам. Но, видимо, так было бы слишком просто. И скучно. И потому Создатель предусмотрел человечеству вторую серию, повеселее…

Спору нет, в истории эта вторая серия является не как в кино – р-раз! и наступила. Нет. Она подходит игриво, намёками, странными событиями, которые чаще всего остаются незамеченными. Вдруг возникают странные люди, говорят странные вещи; им удивляются, посмеиваются над ними, крутят пальцем у виска. Они сбивают с толку, об них словно спотыкаешься, Земля на миг вдруг пропадает из-под ног. Потом они исчезают куда-то, потом забываются. Всколыхнувшаяся было жизнь, оказывается, никуда не делась, она как была – на знакомых рельсах, и всё так же катит вперёд.

Но что-то необъяснимо меняется в мире. Дуют уже другие ветра, и от них никуда не деться, хотя и невозможно угадать, откуда прилетают они к нам, из-за какого горизонта. И люди начинают беспокойно крутить головами, в из глазах и лицах является тоскливая тревога – а дорога времени, такая обычная, даже надоевшая, теперь начинает дрожать и расплываться…

– Полагаю, не стоит, – Княженцев как-то особо осклабился, – не стоит долго рассуждать, чтоб стало ясно: это задрожавшее, вдруг растревоженное, невесть как повернувшееся время – это наше время, то, в каком мы живём.

Он нажал голосом на это «мы» – мы, наше поколение.

– Как так? Да так вот. Примерно с конца девятнадцатого века в тоннеле земного времени стали мигать странные прорехи, в безумном веке двадцатом они замельтешили вовсю – нерушимая прежде плоть дней, месяцев и лет стала стремительно расползаться, будто кто-то тянул её снаружи. Так что Пацюк, собственно, не совсем при делах тут. То есть он, слов нет, стервец, но он лишь нашёл дыру во времени, возникшую без него. Не Пацюк, так кто-нибудь другой – Джонс, Гомес или там Брахмапутра обязательно бы объявился. В Северной Америке ли, или в Южной, или на Индийском полуострове. И место роковое объявилось бы, ничуть не хуже уральского дольмена…

Здесь речи философа превысили, видимо, в Забелине критическую массу возражений, он вскинул руку:

– Погоди, князь!..

И Егор с готовностью умолк.

– Погоди, – повторил Павел. – Неувязочка получается!

– В чём?

– В рассуждениях твоих.

– Слушаю!

Лукавство неуловимо промелькнуло в движении губ Княженцева.

– Я понял, – сказал Павел, – основную мысль. Аркан, ты понял?

Тот молча кивнул: понял, мол.

– Да, – сказал Павел. – Значит, выходит, что времена до какой-то поры текут, не зная друг о друге, не пересекаясь…

– Евклидовы времена, – пошутил Аркадий, улыбнулся.

– Ну да. – Забелин кивнул. – А в какой-то части начинают контачить, сливаться…

– Как с тем самым временем, где мы были, – подсказал Егор и тут же поспешил уточнить: – Где генерал, Бурдюк, Кирпич…

– А… – Павел как бы споткнулся, взор его обежал малый круг, вернулся. – И это тоже… Но я не это имел в виду. А то, что эти времена, они ведь просто параллельные, такие же одномерные, как наше. А там, где мы были только что, – там ведь совсем другое дело! Там время – не просто много параллельных или там пересекающихся прямых. Там время – вообще не время, не прямая, в смысле, а – пространство! Пространство… ну… ты, князь, чего ржёшь?!

Ржёшь – сильно сказано, пожалуй, но смеялся Княженцев с победным видом, верно. Несколько искусственный был этот смех, полемический.

– Пашка, – отсмеявшись, дружески-наставительно проговорил Егор, – вот ты сам всё и сказал.

– Что – всё?

– Главное. Главное, брат, основное!.. Ты очень точно просёк: я говорил пока о слиянии параллельных времён, об этом этапе. Но! Но данный этап всего лишь этап, не больше и не меньше. Времена смещаются, встречаются, путаются – что это? Это прелюдия к чему-то более серьёзному. К чему? Да вот же: к миру не просто параллельному, но принципиально новому, с большим набором измерений. И вот вам! – он тут как тут, сами видели.

– Ты хочешь сказать, что мы там земные первооткрыватели? – спросил Аркадий.

Егор, улыбаясь, отрицательно помотал головой:

– И да и нет… Я даже не беру во внимание тех великих, о которых упоминал. Они были, знаете… как оазисы в пустыне. А затем пустыня стала подходить к концу. Вот сейчас, в наши годы подходит. Человечество просто доросло до многомерного времени, как когда-то, скажем, доросло до Америки. Ведь, говорят, когда-то викинги плавали в Америку эту, задолго до Колумба. И что? Да ровным счётом ничего! Сплавали и забыли, никому это не стало интересно. А вот потом, лет через три-четыре сотни, тесно стало в Европе людям, выросли они из этой одежонки – и вот тогда-то Америка, как чёртик из коробочки, сама выпрыгнула! Так и с нашими измерениями: когда-то человечество в массе своей запросто обходилось без них – они просто никому не нужны были. Ну а потом, постепенно, всё теснее и теснее, вот и дожили… Я не исключаю, что на протяжении последних ста лет находились люди, подобные почтенному Павлу Васильичу – и вот, один, другой… тень вечности незаметно и постепенно превращается в саму вечность.