– Победа. – Павел увёл взгляд в сторону. – Победа… Раздолбали в пух и в прах. Кто успел смыться, сейчас драпают без задних ног.

– Наши все целы?

Павел отвернулся.

– Серёга… погиб.

Егор сперва не понял, а когда дошло до него, так и ахнул:

– Беркутов?!

– Да. – Забелин откашлялся. – Вот так… А Юра где?

– Да где! Там же, наверное, куда ты его отправил, в доме.

– Ну, пойдём, к нему сходим.

– А эти… противник, так сказать?

Павел отмахнулся прутиком:

– Ну, им дай бог ноги унести!

Егор кивнул. Посмотрел на Прошку:

– Что, рядовой Прохор? Успел рожок набить?

– Аж два! Надо, Егорий Сергеич?

– Нет, у меня ещё один свой есть. Вернее, вот его, генеральский… Ну вали, брат, к своим. Дай пять, попрощаемся. Ты молоток!

Какое-то время Егор смотрел вслед Прошке, спешившему вниз и отчаянно борющемуся с тяжестью ящика. Смотрел, не замечая улыбки на своём лице, странной такой, невесёлой.

– Пойдём. – Павел вздохнул. – Пушку не забудь свою.

Пошли. Захрустели подошвами по обломкам камней, взмахивали руками, удерживая равновесие. Спуск оказался круче, чем казался подъём.

– Слушай, – сказал Княженцев. – Как Сергей погиб?

– А, – с досадой Павел дёрнул углом рта. – Я и глазом не успел моргнуть. Когда первая контратака… первых мы бросили, чтобы тех сковать боем… ну, словом, я и ахнуть не успел, а он с ними кинулся вперёд. И там рукопашная… он двоих положил, я сам видел – одного пулей в упор, другого прикладом. И тут его – на! – из револьвера один сбоку.

– Ты подходил к нему? – спросил Егор. Они уже спустились с косогора.

– Да. После.

Егор хотел спросить ещё, но запнулся. Осадил себя.

Павел открыл дверь подъезда.

– Юра! – крикнул он в гулкий полутёмный вестибюль.

– Я здесь, – сразу отозвался мягкий голос. Юра вышагнул откуда-то слева.

Егор почему-то ужасно ему обрадовался, что чистосердечно и выразил:

– Ах, Юра, как я рад вас видеть!..

– Взаимно, – ответил тот полупоклоном и улыбкой. – Все живы-здоровы?

Егор промолчал… и Юра всё понял.

– Беркутов… – произнёс Юра даже без вопросительной интонации, и Павел молча кивнул.

И помолчали все трое. Затем Юра грустно произнес:

– Знаете, друзья мои, хотите, верьте, хотите, нет…

– Верим, – перехватил Павел быстро. Ему, как видно, не хотелось разводить долгих базаров на эту тему. – Мы ведь сами не слепые.

Не слепые. И задним умом все крепки. Павел только сказал это, как Егор сразу вспомнил всё: странную усталость Беркутова, потерю аппетита, равнодушие… и это, стало быть, к тому, чтобы взорваться вспышкой в бою и погаснуть навсегда.

И вспомнил те слова Сергея, о смерти Мидовского: вот, мол, всё по-солдатски… Сбылось.

Егор посмотрел на Павла. Тот уловил и ответил Княженцеву тусклым каким-то взглядом.

– А… Аркадий? – спросил Юра.

– В порядке, – скупо ответил Забелин. – Слушайте, братья-путешественники, пойдёмте-ка, а? Не знаю, как вас, а меня здесь с души воротит. Тошно! Я хочу отсюда свалить сию же секунду.

– Сию же не выйдет, – вымученно пошутил Егор.

– Знаю. Но отправиться мы можем сию же. Пошли!

Пошли. По пути Забелин говорил:

– …Надо ведь ещё Аристарховича похоронить по-людски. Этот… раздолбай, генерал, гам собирался чуть ли не факельное шествие устраивать! Я ему сказал, конечно… но похоронить-то надо, тут спору нет.

Он помолчал, кашлянул и сказал:

– И этот бедолага погиб… огнемётчик, Кирпич.

– Жалко, – коротко бросил на ходу Егор.

– Жалко, – отозвался Павел. – Какой-то срани, вот хоть бы хны, а хорошие парни…

Не договорил, сплюнул. Секунд десять шагали молча, песок, пыль и щебень хрумкали, скрипели под ногами. Егор спросил зачем-то:

– Как он погиб?

– Молодцом. – Голос Павла прозвучал глухо. – Во второй цепи пошёл. Включил огнемёт свой… только успел, тут его пуля и срубила. И вспыхнуло. Сгорел. Факелом! Смесь вспыхнет – не потушишь, ну и… вот так.

– Жалко, – повторил Княженцев. – Чёрт возьми, всех жалко! Нет, слушай, ведь это немыслимо… как начнёшь вдумываться, так и сам себе не поверишь! Ну разве мог я подумать, когда из дому выходил?!. – Он захохотал жутко, хрипло. – Нет, разве можно было представить – война, смерть! Что сам я буду убивать!..

– Ну, это ты брось! – Павел нетерпеливо махнул прутиком. – Всех не пережалеешь, а бой есть бой. Да и что там ни говори, а всё же они, эти… ну, все здесь… Фантомы! Мёртвые души.

– Пабло, ты сам себе противоречишь, – резко сказал Егор.

Павел не стал спорить.

– Может быть. Даже очень может… Но всё, хватит! Потом.

Последние слова он проговорил, понизив тон. Они почти пришли. А вернее, пришли, что там говорить, пришли. Вот они, генераловы бойцы: очумевшие, дикие, взбудораженные схваткой. Шум, гомон стояли в стремительно густеющих сумерках.

* * *

Как по взмаху волшебной палочки, возник Бурдюк, счастливый и раболепный одновременно.

– Рад видеть в добром здравии, господа! Не изволите ли…

– После! – круто отсёк Забелин. – Где наш друг?

– Тут! Тут они, собственной персоной-с!.. – закрутился было юлой Бурдюк, но в этот миг, вышли из здания Аркадий и генерал.

Кауфман махнул товарищам рукой. Генерал приосанился и крякнул – гулко, мощно. Постарался придать лицу скорбное выражение: соболезнуя о смерти боевого соратника союзников, но скорбь эту ему плохо удавалось изобразить, уж очень велика была радость. Победа! Да какая!.. Генерал, очевидно, уже жил в предвкушении милостей свыше – но вот ради приличия вынужден был печалиться.

– Мы занесли его… Сергея, туда, – показал Аркадий.

– Да. – Павел согласился. – Генерал! – произнёс он с напором. – Надо похоронить его как можно быстрее.

Генерал уставился на Забелина с некоторым непониманием.

– К-гмм! Вы полагаете…

– Полагаю, полагаю. И без цирка всякого. Он этого не любил.

Егор слегка приподнял брови – так уверенно сообщил о предпочтениях покойного Беркутова Павел. Но вмешиваться не стал, полагая, что Забелин рассудил здраво.