– Ваше превосходительство, – повторил Павел вежливо. – Я отвлеку своих на пару слов?

– Да, разумеется, – генералу стало приятно. – Я буду недалеко, вон там.

Он показал пальцем.

Аркадий с Юрой подошли.

– Идём назад. – Павел усмехнулся. – Тут вот… секреты какие-то.

Юра пожал плечами. Аркадий никак не прореагировал на эту реплику.

Когда вернулись в дом, Егор увидел, что дом, собственно – лишь одна стена и кусок перекрытия второго этажа. Дальше – развалины и пустота.

– Так… вы его там и похоронили? – вырвалось у Егора.

– Там.

Этот сухой ответ Павла царапнул Княженцева. Но виду он не подал.

– Слушайте, ребята. – деловито начал он. – Я сейчас забрёл в парк…

И рассказал.

Павел вздохнул, поморщился.

– Князь, – сказал он. – Ты перегрелся.

– Ага, – с ядом в голосе сказал Княженцев. – На ночном ветерке.

Забелин вздохнул длиннее.

– Князь, – повторил он очень терпеливо. – Пока вы дрыхли, я успел и там побывать. В этом парке, так называемом, среди тех тополей…

Он сделал паузу, а Юра докончил за него:

– И никакого дольмена не видел там.

– Вот именно, – ответил Забелин и сделал шикарный аристократический полупоклон.

– И в этом ничего удивительного нет! – Юра заулыбался так, что это стало видно и в темноте.

Павел хотел было как-то отреагировать на это заявление, но Юра не дал себя перебить.

– Я серьёзно, – поспешил он. – Абсолютно. Это может быть блуждающий дольмен. Знакомая штука! Простое дело.

Юра всё быстро, чётко разъяснил. Транспорталы, по его словам, могут возникать и исчезать в различных местах – там, где по каким-то причинам происходит соприкосновение пространств-времён. И соприкосновение это может иметь разные формы, в том числе и форму дольменов…

Бог знает куда бы завели дебаты по этому поводу, если бы не Аркадий. Он сказал твёрдо:

– Так, всё ясно. Туда!

– Аркан!.. – но Кауфман Павла не стал слушать.

– Туда! Проверим. И живее!

– Да, да, давайте… – засуетился Юра.

Забелин изобразил на лице скепсис, но перечить не стат.

– Ну, уж коли приспичило… Тогда вот так, задворками.

Устремились задворками. Павел, похоже, в самом деле успел изучить окрестности. Он так ловко маневрировал, прикрываясь развалинами, что Егор и понять не успел, каким путём они очутились у знакомых тополей – совсем не тем, что добрёл до них он сам.

Но вот – от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Вот они, тополя, а вот дольмен – стоит, собака, никуда не делся.

– Ну вот же они! – завопил торжествующим фальцетом Княженцев – сам от себя не ожидал такой фистулы. – Что я говорил?!

Видимо, возглас сей относился к Забелину, как к некоему Фоме неверующему. Но тот ничуть не упирался, напротив, сказал бодро:

– Да, вот и отлично.

– Отлично, отлично… – приговаривал Егор.

Исследователи засуетились вокруг дольмена.

– Ага! – первым вскричал Юра. – Вот оно!

«Оно» – это отверстие.

Все четверо сгрудились и некоторое время смотрели на смутно различимую – чёрное на чёрном – дыру. Потом переглянулись – если, конечно, можно переглянуться в темноте. Лезть туда казалось малость жутковатым.

– Строго и жутковато… – Егор засмеялся. Что-то промычал в ответ Павел.

Все понимали, что пора туда, но не решались. Кому-то надо было это сделать первым. И опять первым стал Юра.

– Ладно, – произнёс он. – Лучше шанса не будет. Давайте!

Он пригнулся, потрогал руками края отверстия. На миг, не больше, замешкался – сунулся вперёд головой и пропал во тьме.

– Давайте, давайте! – поторопил оставшихся Аркадий.

– Оружие? – спросил Егор.

– С собой, – без колебаний сказал Павел. – Идём, философия!..

– Нет уж, сначала ты, – отказался Княженцев.

Забелин не стал выкобениваться, наклонился, поправил автомат и шагнул в дыру. Егор запоздало подумал, что лучше бы было отправить ясновидящего Аркадия, но теперь-то что уж…

– Давай, Жора, – сказал Кауфман.

Давай! Последний глоток воздуха этого мира. Тем же движением, что Павел, поправив автомат, Егор нырнул в дольмен.

И странное дело! – сразу не так, как тогда, в первый раз. Не было ощущения падения. Наоборот: какая-то бережная сила мягко подхватила и вознесла вверх.

Княженцев открыл глаза…

Нет, пожалуй, так сказать нельзя. Он, собственно, их и не закрывал, глаз, просто он ступил во мрак, дружелюбно подхвативший его, – а мрак этот вдруг пропал, а вместо него появился свет.

Ах, что это был за свет!.. Такого Егор никогда не видывал, ни разу, за все тридцать два года, пять месяцев и восемнадцать дней своей земной жизни – какие бы ни вспомнить ясные, с бескрайним голубым небом дни. Такие были, да, но здесь не то – здесь это небо как бы само пришло к нему – оно и вправду отозвалось чем-то милым и родным, далёким, из детства, из открытого в летний рассвет окна – но здесь оно было несоизмеримо ближе и живым.

И это было знакомым – и не надо было вспоминать, когда и где ты встречал это. Сон – тот, что в последнее утро на Земле, этот сон был сейчас здесь.

Прошлого нет. Ничто не проходит – и этот мир весь твой, в твоём распахнутом окне, в июне навсегда – и это счастье.

Да ведь и будущего тоже нет здесь – просто здесь другое, этот свет объемлет все земные времена… да и не только… хотя…

Это открытие поразило Егора. Правда, ему тут же почудилось, что он так и знал всегда, только не давал себе труда как следует вникнуть в эту мысль. А и не надо было вникать! Оно, знание, само пришло, когда сочло нужным прийти – и вот, жить отныне ему, Княженцеву Георгию Сергеевичу с этим знанием.

Тут он увидел Юру. И засмеялся. По-доброму, без насмешки, даже с уважением.

И было отчего! Стоило зауважать такого Юру, Юру в истинном облике.

Как описать его?.. Наверное, словами не выйдет. Человеческий облик? Да, человеческий. Но не того человека из нашего падшего мира, мира вещей, как сказал бы старина Платон. А человека настоящего, прекрасного, осиянного изнутри чудесным тёплым светом, тем же, что был полон этот мир – того ещё невинного Адама Кадмона, у которого нет границы между «Я» и миром – всё едино, я есть мир, и мир есть я.