Как я и ожидал, Файльбёк пришел, хотя на сей раз цепочка оповещения начиналась не с него. Он сел на пенек и усмехнулся.

Нижайший – лицом к закату, он встал и выждал, пока Файльбёк не сотрет ухмылку со своей физиономии.

– Армагеддон, – начал Нижайший, – свершится через девять месяцев. Весь мир станет свидетелем, как одним ударом будут открыты врата иной эры. И так же, как сейчас говорят: до или после Второй мировой войны, люди будут говорить: до или после Армагеддона. Семеро простых добросовестных работяг, один студент и один бездельник избраны для того, чтобы показать: возможно все, если на то есть у человека воля и если Провидение на его стороне.

Нижайший обогнул свой пенек и встал на него, преклонив колени. Он закрыл лицо руками и замер. Со всех сторон доносились птичьи голоса, иногда шелестела листва на деревьях, где-то в лесу скрипнул сук. За обрывом, в лощине, то и дело раздавался шум моторов. Когда Нижайший открыл лицо, мы увидели – оно все в слезах. Под глазами и у переносицы, где при пластической операции надрезали кожу, выступили красные пятна. Он неподвижно смотрел вдаль и плакал.

Потом он сказал:

– Мы слабы. И все же Провидение сделало нас своим орудием. Поэтому мы не имеем права на слабость. Провидение сурово. Оно беспощадно карает ЮС, кто не хочет ему покориться. Но оно же и милосердно. Всем, кто способен уразуметь его волю, оно дает последний шанс. Файльбёк, мы должны наказать тебя, но мы не хотим тебя терять.

Файльбёк, безусловно, отдавал себе отчет в том, что его действия станут предметом обсуждения. Но он был явно обескуражен тем, как скоро наступил час расплаты. Он встал:

– Я хочу вам кое-что сказать. «Стройбат» уже знает о чем. Я не согласен с тактикой. Мы должны вести пропаганду. Мы должны сегодня действовать так, чтобы завтра нас чествовали как спасителей.

Нижайший прервал его:

– Чего ты хочешь? Почестей или исполнения задачи, для чего ты избран и чему поклялся служить?

– И того и другого, – ответил Файльбёк.

Нижайший все еще стоял на коленях. Он смотрел на облака, которые громоздились над Эксельбергом и Софийским лугом и уже утратили красноватую окраску. Затем он сказал:

– Только сделав всё, мы всё и получим. Тот, кто озабочен собой, не достоин решающей битвы.

Когда он произносил эти слова, лес зашумел и, будто по воле Нижайшего, набежал ветер, взметнув волосы на его голове. Он повернулся к Файльбёку.

– Не мы принимаем решение о твоем наказании – так решено Провидением. От тех, кто ему служит, оно требует железной дисциплины. Если мы дрогнем сейчас, мы окажемся слабыми и в будущем.

Нижайший поднялся и подошел к дереву на краю просеки. Он ударился лбом о кору, затем еще я еще раз, пока лицо не залила кровь. После этого он вернулся в наш круг и спросил:

– Файльбёк невиновен?

Все молчали. Губы Нижайшего были в крови, он слизнул ее и вновь спросил:

– Файльбёк невиновен?

Пузырь ответил:

– Весь «стройбат» виновен. Мы соучастники.

Нижайший не принял этот ответ.

– Спрашиваю в третий раз: виновен Файльбёк или нет?

– Виновен, – один за другим подтвердили мы.

Нижайший подошел ко мне и протянул руку. Я открыл спортивную сумку и вынул топор. Он стиснул пальцами рукоятку и направился к Файльбёку.

– Верни нам палец! – сказал Нижайший. – Ты должен вновь заслужить его.

Файльбёк растерянно рассмеялся. Разумеется, он прекрасно понимал, что имелось в виду, но не хотел в это поверить.

– Тут какое-то недоразумение. Я вам все объясню. Вы не можете так поступить со мной. Мы же старые друзья.

Нижайший держал перед ним топор, вперед рукояткой, и ждал. Затем сказал:

– Давай. Отруби себе палец. Иначе это придется сделать нам.

– Вы с ума посходили! – закричал Файльбёк.

– Держите его! – приказал Нижайший.

Файльбёк попытался схватить топор, но Нижайший быстро отвел руку. Мы накинулись на Файльбёка. Он отбивался изо всех сил. Его опрокинули. Нижайший передал мне топор. Ребятам не удавалось как следует прижать руку Файльбёка к коряге. Он ухитрялся вертеть ею. Бригадир оттянул ему мизинец. Тут первый раз хрустнуло. Я хотел пару раз тюкнуть топором. Но рука продолжала елозить. Я мог попасть по рукам ребят. Поэтому я отбросил топор, крепко ухватился за палец Файльбёка и рывком вывернул его. Хрустнуло еще раз, и мизинец был уже на отлете. Файльбёк издал жуткий крик. Я рванул палец на себя. Но кожа и сухожилия, как я ни старался, не давали отделить его. Тогда я вытащил из сумки складной нож, чтобы перерезать сухожилия. Я думал, что это можно сделать одним махом, но все оказалось не так просто: тело Файльбёка содрогалось от вскриков, а рука беспрестанно дергалась. Я попадал лезвием то в одно, то в другое место, пытаясь оторвать палец. Все было перепачкано кровью, и наконец я рассек сухожилия.

С теплым окровавленным пальцем я шагнул к своей сумке. Когда раскрыл ладонь и посмотрел на отсеченный палец, меня чуть не вырвало. Файльбёк перестал кричать. Он хватал ртом воздух и стонал. Я отложил палец и вынул из сумки бинт, йод и иналгон, который Файльбёк когда-то принес мне. Из раны на его ладони выглядывала косточка.

– Давай дальше, – наседал Панда.

Когда я капнул йодом на рану, Файльбёк снова начал кричать. Я прикрыл кожей обнаженную кость и наложил тугую повязку, как меня учили в армии. Нижайший присел рядом с Файльбёком, погладил его по щеке и влил ему в рот капли иналгона.

– Все позади, – сказал он.

Спустя время, когда Файльбёк немного отошел и начал разглядывать свою руку, Нижайший заверил его:

– Если хочешь, можешь уехать. Мы сняли для тебя дом. Можешь жить там до окончания Армагеддона. Но и к нам дорога тебе не закрыта.

Я сунул в карман куртки Файльбёка бумажку с адресом и описанием маршрута.

Тем временем поднялся сильный ветер. Небо заволакивали темные тучи. Надо было уходить. Не успели мы пройти и полпути к автостоянке, как хлынул дождь. Я накрыл ладонь Файльбёка целлофановым пакетом и забинтовал руку до локтя. Потом подставил свои ладони под дождь, чтобы смыть кровь. Туристской тропы еще не было видно. Файльбёку стало плохо. Он сел на землю. Мы помогли ему подняться и двинулись вперед. Когда вышли из леса, показались слабые огоньки фонарей у парковки. Мы промокли до нитки. Я сполоснул ладонь в луже. На других тоже была кровь. Бригадир, Панда и я отвезли Файльбёка домой на его машине. По дороге никто не проронил ни слова. Я чувствовал себя опустошенным, но не несчастным. Он сам так хотел, рассудил я. И еще подумал: это еще больше сплотит нас.

Мое задание еще не было выполнено до конца. Поднявшись к себе в мансарду, я положил отрезанный палец в мойку. Сумка была запачкана кровью. Я вымыл ее. Промыл и топор, хотя и не пользовался им. Потом встал под душ и тут же весь мокрый выскочил из ванной, чтобы принести палец. Это был кусочек Файльбёка. Почему бы ему тоже не принять душ?