У Валентина в голове будто тонна тротила взорвалась: «Он!» Это был он, его браслет! И это увидел не только Валентин, но и Ероха, и Силка. И дон Альба.

– А скажи-ка, князь Федор, – осторожно начал Валентин, – почему в твоем разъезде было четыре человека, а менять вас поехали пятеро?

– Хм… Заметили. Глазастые. – Князь Федор с явным одобрением покрутил головой. – Нет, менять нас приехали четверо, а пятый дальше поехал. Это гонец к государю.

– О нашем приезде известить?

– Ну да. Скажу вам по секрету… – Федор приложил указательный палец к губам и даже слегка пригнулся. – Государь здесь недалече. Утром, незадолго до вашего появления, мимо меня проехал. Так что вы с ним разминулись совсем чуть-чуть. Это он в набег отправился.

– Что значит – в набег?! – не смог сдержать удивленного восклицания дон Альба. – Разве здесь вражеская территория?

Князь Федор смутился. То ли устыдился, то ли испугался, что сболтнул лишнее и теперь придется объясняться.

– Ну это мы так называем – набег… Есть здесь в шести верстах сельцо земское… Богатые. А у государя с утра настроение что-то было скверное. Даже службу до конца стоять не стал, ушел. Вот и решил развеяться, а заодно и холопов тех пощупать, что они прячут от государя.

«Понятно, – подумал Валентин. – Опричнина начинает пробовать силы. Разворачиваются потихоньку, прежде чем развязать полномасштабную гражданскую войну».

– И ты, Федор, в этом тоже участие принимаешь? – спросил прямолинейный Ероха. В его тоне осуждение даже не сквозило, а вопило во весь голос. Это было так явно, что Валентин вынужден был бросить в сторону Ерохи гневный, испепеляющий взгляд. Еще этого не хватало! Не успели приехать в слободу, а уже начали морализаторством заниматься. Ничего себе – бойцы невидимого фронта!

– Ероха завидует тебе, князь. – Валентин изо всех сил пытался смикшировать промах друга. – Он в свое время сам мечтал в опричные записаться, да не сложилось. А теперь его завидки берут по молодецкой жизни.

К счастью, князь Линский ни особой наблюдательностью, ни особым умом, кажется, не отличался.

– Конечно, Ероха, и я тоже. Ведь государево только то, что в опричнине, а что в Земстве, то, считай, вражеское.

И тут в разговор вступил Сила:

– Но это, наверное, не так интересно, как настоящий бой с равным соперником? Ведь что сложного в том, чтобы простого крестьянина отходить нагайкой и забрать у него корову?

– Э-э… Не скажи. Эти простые крестьяне порой так дерутся… Послали меня тут с одним по делам. А он мне и говорит: «Давай, мол, заскочим в одну деревеньку. Там мужик живет бога-а-тый. Глянем, что он там прячет». Заехали. А мужик тот – за вилы. А с ним еще два сына. Так я оттуда еле ноги унес.

– А товарищ твой? – наивно поинтересовался Сила.

– Вот! – Князь Линский выставил вперед руку, демонстрируя всем браслет, сидящий на запястье. – Все, что от него осталось. Да еще одежда и сапоги. А сам исчез бесследно.

– Как – бесследно? – заинтересовался насторожившийся Валентин. – Так не бывает.

– Еще как бывает. Я-то тогда за подмогой бросился, а он остался с этими тремя биться. Когда вернулся, увидели мы трех мужиков зарубленных и одежду нашего товарища. А рядом с одеждой сабля его и браслет вот этот. В деревне еще бабы с детишками были. Они, видно, и забрали тело товарища нашего. Забрали его коня, мертвое тело, и в лес убежали. Мы тогда прочесали опушку, а вглубь не пошли. Одежду и оружие ключарю нашему сдали, а браслет я себе на память забрал, тем более что он мне должен остался.

– Странные бабы какие-то, – с сомнением в голосе произнес Сила. – Коня доброго забрали. Это понятно. Но вот своих покойников оставить, а чужого забрать… Да еще и раздев его перед этим… Странно и непонятно.

Для Валентина же ничего непонятного не было. Сердце его радостно забилось. Он прекрасно помнил предупреждение Лобова – трупы убитых рыбасоидов испаряются в считаные минуты. Вот это удача! В один день удалось и браслет найти, и получить достоверное свидетельство о том, что среди опричников есть рыбасоиды. Или, по крайней мере, были. А сейчас надо успокоить дотошного Силку, чтоб не тревожил князя своими «странно» да «непонятно».

– Ничего тут странного нет, – уверенно заявил Валентин. – Бабы эти небось язычницы. Труп врага своего забрали, чтоб надругаться над ним и за своих отомстить. А может быть, он и живой еще к тому времени был. Одним словом, хватит об этом. Говоришь, товарищ твой должен тебе остался? – обратился он к князю Федору. – И сколько же?

– Да целых три гривенных[17], – с явной досадой молвил Линский. Похоже, воспоминания об этом неоплаченном долге до сих пор царапали его сердце.

– Да уж… Досадно. Такой безделицей трех гривенных не окупить. – Валентин кивнул на браслет. – Досадно мне, что близкий нам человек понес денежную потерю. Хочу возместить тебе ее, князь. Продай мне эту безделушку. – Валентин достал из кармана три рубля и протянул их князю. – Мы теперь в родовом гнезде живем. Почитай, почти что родственники. Ты, князь, надеюсь, не брезгуешь родственниками-купцами?

– Нет, нет, что ты, Михайла… – Князь взял деньги и, сняв с себя браслет, протянул его Валентину. – Вот уж не ожидал. Спасибо тебе, Михайла!

Пока Валентин надевал браслет на свою руку, прилаживая его, чтобы поплотнее сидел, Ероха, приобняв князя Федора за плечи и склонившись к его уху, нашептывал:

– Советую тебе, князь, держись Михайлы, и в кармане у тебя всегда тяжело будет. Мы с Силкой еще недавно нищими были, а теперь смотри – купцы знатные, посольство к самому государю царю Ивану Ивановичу справляем. Я тебе точно скажу: Михайла – голова. Да что там… Скажу тебе по секрету: его сам Блаженный Василий благословил.

Неизвестно, сколько б еще разомлевший от горячей еды Ероха пытался учить жизни князя Линского, но тут раздался крик дозорного, передаваемый по цепочке:

– Едет, едет, царь едет!

Предупреждающий сигнал о приближении царя моментально поднял всех на ноги, приведя лагерь в движение, подобное броуновскому. Со стороны могло показаться, что в этом движении не было ни смысла, ни порядка. Но это было отнюдь не так. Каждый в лагере, как суворовский солдат, знал свой маневр и вполне осмысленно его выполнял. Недаром все-таки почти месяц готовились.

Первыми, слегка оторвавшись от остальных, ехали четверо. За ними колонна всадников – тридцать или около того. Одеты все были одинаково – в черное. Царь если и выделялся среди всех, то только одним своим юным возрастом. Правда, и те, кто ехал с ним в одном ряду, были ненамного старше. Все с длинными, завитыми волосами, локонами спадающими из-под шапок на плечи.

«Федор Романов, двоюродный брат царя по материнской линии, 17 лет, сын боярина Никиты Романовича Захарьина, – всплыло у Валентина в памяти. – Братья Басмановы, Петр и Федор, 15 и 17 лет, сыновья Алексея Басманова. Ближайшие дружки и соратники Ивана по всяким проказам и шалостям. Среди шалостей народ числит кроме патологической жестокости и страсти к убийствам еще и склонность к сексуальным извращениям навроде трансвестизма, гомосексуализма и тому подобного. Что ж, поживем – увидим, чего стоят эти субчики и с чем их можно съесть».