И прекрасно. Он уже освоился со здешней тайгой и хорошопонимал, как трудно столь немногочисленной кучке охотников отыскать в чащобеисчезнувшего с глаз беглеца. Как-никак не куперовские краснокожие следопыты,оплошали… Но предосторожности ради не двигался с места, унимая колючую боль влегких, – давненько не приходилось так вот бегать…

По прошествии получаса прислушался к окружающему. Судя побезмятежному чириканью утренних птах и возне белок в кронах, человекапоблизости не было. Теперь бы не столкнуться с ними нос к носу по чистойслучайности…

Он встал, отряхнул одежду от сухих сосновых иголок и пошелвниз, в сторону города, держась за ближайшими к дороге соснами, время отвремени останавливаясь и чутко прислушиваясь. Копыта стучат? Да, но еще и звуктележных колес доносится…

Затаился за деревом. Сверху ехала запряженная парой лошадокповозка, похожая на высокий ящик, закрытый с трех сторон. Видны были ящики,полуприкрытые рогожей, на облучке сидел широкоплечий монах в камилавке и черномшерстяном подряснике, туго перетянутом катауром – широким кожаным поясом с железнойпряжкой без шпенька. Сытые лошадки шли бойко, монах, на вид пожилой, увереннодержал вожжи.

Бестужев вышел на обочину. Лошадки всхрапнули. Вглядываясь внего с вполне понятной подозрительностью, рослый инок протянул:

– Сыне, ежели задумал что насчет нарушения божьихзаповедей, семь раз отмерь сначала… – и многозначительно покачал в ручищеувесистый безмен.

– До города не подвезете, отче? – спросилБестужев, тщетно пытаясь придумать, как ему сразу обозначить себя приличнымчеловеком. Инженерная тужурка сама по себе ни о чем еще не говорила, априличные люди не имеют привычки бродить по заросшей лесом Афонтовой горе вшесть часов утра…

Монах всмотрелся, не опуская безмена:

– А приблизься-ка, голубь… Чтой-то у тебя на шее?

Что у него могло быть на шее? Следы ночной необузданности…

– Красиво зубки отпечатались, – фыркнулмонах. – Аккуратные, один к одному… Прикрой воротом, охальник, переддуховной персоною… Лезь уж в повозку. Если что, рогожу на тебя наброшу, и сидитам тихо, как мышь…

Бестужев не заставил себя упрашивать, одним прыжком очутилсяна повозке. Монах встряхнул вожжами, чмокнул лошадкам, и они припустили рысцой.

– Вот оно как, – сказал монах. – Они тебяловят в версте к северу, уже к берегу спускаются, а ты – вот он,прощелыга… А еще инженер, человек интеллигентный, образованный… Муж, отец илибратья?

– Отец, – признался Бестужев.

Покосился на нежданного попутчика – монах был могучий,широкоплечий, сущий Пересвет, не такой уж и пожилой, как из-за его бородыпоказалось сначала.

– Так это ты, шустрик, дочку самого… – прищурилсямонах. – Ведь и пристукнуть могли.

– Они и пытались.

– Нужно тебе, инженер, из Шантарска быстренько уезжать…Я тебя не помню что-то. Приезжий?

– Да.

– Тем более, легче бежать будет… Этот папаша здесь царьи бог. Так, значит… Девка без царя в голове, однако ж далеко не пропащая.Интересно… Блудным образом, стало быть?

– Отче, – ощетинился Бестужев. – Уважаявозложенный на вас сан, я тем не менее нахожу ваши слова несправедливыми. Могбы вам напомнить и про Песню Песней, где ни словечка не сказано насчетзаконного брака…

– Ох ты! А ежели с повозки ссажу за богохульство?

– Пешком доберусь. Не в пустыне.

– Сиди, интеллигент… За себя обиделся или за девушку?

– За девушку, – сказал Бестужев чистую правду. –Отче, вольно вам, человеку духовному, употреблять слово «блуд»… Но я-то хочу наней жениться.

– Так ее за тебя Иванихин и отдал. Ты их физиономии невидел, сыне. Попадись ты им теперь – разорвут на сто пятнадцать частей. Но не втом даже дело, а в том, что не нужен Иванихину такой вот инженеришка в видахзятя… Ты бы сто раз подумал, прежде чем к юной девице шмыгать воровскимобразом…

– Отче, – вкрадчиво сказал Бестужев. –Позвольте поделиться возникшими у меня мыслями? Вы – человек степенный, вгодах, судя по облачению, приняли ангельский чин[28] не сегодняи не вчера… Что же вас отрядили кучером, как простого послушника? Гордыню такимобразом смиряете… или все иначе?

– Уел, – без особой злости хмыкнул монах. –Подкузьмил… А ты, сыне, неглуп и наблюдателен… Ладно, что уж там, былопрегрешение от коварного зеленого змия, за что отец архимандрит, примем сиесмиренно, наложил епитимью и труды по перевозке… Ну и что? Прегрешения мои с тебявины не снимают… Ты не ерзай, не ерзай, морали я тебе читать не буду. Признаюсьтебе, сыне, откровенно: жизнь наша не всегда похожа на боговдохновенные Жития,и грешники единым махом редко раскаиваются, и пастыри, способные парой словвсецело обратить на путь истинный, редки…

– Вообще-то, случилось однажды единым махом, на пути вДамаск…

– Не умничай, – серьезно сказал монах. –То – на пути в Дамаск. Ты не апостол Павел, а я не ангел господен, обратившийСавла в Павла… Что-то всю ночь с атмосферой происходило, а? Светло было, какпод фонарем…

Внизу уже открылся Шантарск – изящная громада кафедральногособора, россыпь домов, блестящие нитки рельсов… Утренний город выглядел издали,с горы, столь красивым и чистым, что в нем, представлялось, вовсе не должнобыло совершаться преступлений.

– Морали читать – занятие неблагодарное, – сказалмонах, привычно перекрестившись на собор. – Ты просто посмотри на этоприродное великолепие. Вот он, перед тобою – бесстрастный свод небес, которыйбудет неизменным, что бы вы ни творили внизу…

Бестужев примолк. Бескрайний купол неба с редкими облачками,белоснежными, тугими, и в самом деле выглядел столь величественно перед лицомсуетных забот, что на миг ротмистр показался себе бесполезным и смешным. Нотолько на миг…

– Эй, а от этих тебе, часом, прятаться не нужно? –с интересом спросил монах. – Если нужно, иди ты с богом…

– Да нет, – сказал Бестужев, осмотревшись.

Внизу на дороге, там, где кончался отлогий спуск, стоялидвое верховых – уже можно было отсюда рассмотреть красные погоны с голубымкантом на гимнастерках нижних чинов жандармерии.

– Ну, одной заботой меньше, – проворчал монах.

Верховые давно к ним присматривались – и вдругпонеслись навстречу коротким галопом. Доскакав, вахмистр поднес руку ккозырьку:

– Ваше благородие! Осмелюсь доложить, озабочены вашимразысканием! Его высокоблагородие полковник Ларионов велели прибыть незамедлительно,как только будете обнаружены! Амосов, слезай! Отдашь коня его благородию, а сампешком доберешься.