хорошо, как понимала Жоржа. Но показывать этого она не собиралась.

– Что бы я ни делал, – возмущался Джибриль, – ему вечно не нравится. Башар для него важнее, чем мы с тобой вместе взятые!

– Перестань так говорить!

– Это правда! Я не такой сильный, как Башар.

– Он любит тебя, Джибриль. Поверь мне. Он хочет, чтобы у тебя было будущее.

– Какое будущее? Этот чертов мир забыл про нас. Мы не должны терять надежду, говорят они. Организация Объединенных Наций. Права человека. Все дерьмо! Либо мы возьмем в руки оружие, либо никогда не вернемся домой.

Амаль потрясенно слушала обычно такого спокойного брата. Это ведь малыш Джибриль, который мочил постель. Лопоухий Джибриль. Джибриль, который прижимался к отцу по ночам.

– Чьи это слова? – спросила она.

– Да всех. Ребят. Мы сожгли наши школьные учебники.

– Что? Ты с ума сошел? Нам нужны врачи, юристы и инженеры. Закончи школу! Я дам тебе свои учебники!

– Оставь себе. Школа для таких, как ты. Я не умею учиться. А федаины не спрашивают про оценки!

Амаль ненавидела брата за такие слова. Не потому что его план требовал большей смелости, чем ее. Но потому что он обнажал безнадежность, которую она гнала прочь. А она обещала матери никогда не сдаваться. Она тащила его все дальше по темному базару, пока они не оказались перед лавкой Жоржа. Внутри горел свет.

– Теперь поцелуй его руку и сделай, что он говорит! – прошептала она.

Джибриль схватил Амаль за руку:

– Ты действительно хочешь, чтобы Башар погиб ни за что? Отец не хочет этого признавать, но он мертв! Слышишь, мертв!

– Я знаю, – тихо сказала она. – И он это знает.

Джибриль отпустил ее. Потерянно уставился на нее.

– Такая жизнь унизительна. Зачем она нужна.

– Послушай, Джибриль. Ты сейчас сделаешь то, что я скажу. Ты войдешь внутрь. Извинишься. И останешься вместе с отцом. Каждый день, каждую ночь ты будешь с ним, пока мы не вернемся в Яффу. Ты должен занять место Башара.

– А кто будет освобождать нашу родину?

– Мне ты, похоже, не доверяешь? – Амаль насмешливо рассмеялась.

– Тебе? Ты – девочка!

– И что? Я сильнее тебя.

Дверь открылась. На улицу проковылял Жорж.

– Кто здесь?

Амаль и Джибриль затаили дыхание. Амаль подтолкнула брата. Джибриль сделал несколько нерешительных шагов, схватил руку Жоржа и поцеловал ее. Жорж притянул Джибриля к себе. Джибриль обнял его с той же страстью, с какой несколько часов назад бил. В тусклом свете уличного фонаря Амаль видела, как Жорж повернул голову в ее сторону. Словно благодаря ее.

Глава

28

Палермо

Я тоскую по хлебу моей матери,

По кофе, который она варила,

По прикосновению моей матери.

День за днем детство во мне исчезает.

Я люблю свою жизнь,

А если бы я умер,

То стыдился бы

Слез моей матери.

Если я вернусь однажды к твоей любви,

Возьми меня платком для глаз твоих,

Покрой травой мои кости.

Я буду крещен чистотой твоих шагов,

Как на Святой земле.

Завяжи мой пояс прядью своих волос,

Нитью из одежды твоей.

Я мог бы стать богом,

Если бы я прикоснулся к самой глубине сердца твоего.

Если я однажды вернусь, возьми меня

Поленом для твоего очага,

Веревкой для белья в твоей руке на крыше твоего дома.

Без твоей молитвы

У меня нет сил стоять.

Я постарел.

Верни мне звезды моего детства,

Чтобы я нашел дорогу домой

С перелетными птицами,

В твое ожидающее гнездо.

Махмуд Дарвиш

Мы стоим перед кафе и смотрим на корабли. Небо светло-серое и безоблачное. Словно невидимая рука отдернула защитное покрывало ночи. Теперь мы на виду, и день смотрит на нас. Повсюду глаза. На той стороне моря черноволосая девушка идет по полю. В руке у нее школьная сумка без учебников. И я могу читать ее мысли.

У Элиаса звонит мобильный, но он не отвечает.

Утренний свет на его лице. Хрупкая, теплая улыбка. Хочу, чтобы он не прекращал рассказывать. Мне нравится, как история меняет его. Когда он говорит о матери, в словах его нет ни приукрашивания, ни злобы, он говорит с бесконечно терпеливой нежностью. Как будто каждое ее слово хранится между страницами альбома, как фотография, которая осталась в единственном экземпляре. Он испытывает собеседника, чтобы понять, достоин ли тот его доверия, и если да, то открывает тебе свой дом с такой щедростью, какой ты не ожидал. Но когда он говорит о ней, она ускользает. Амаль, обнимающая отца. Амаль, у которой будет сын. Амаль, которой больше нет.

– Когда я был маленьким, – рассказывает Элиас, – я спросил маму: «Почему политика? Почему бы тебе не заняться чем-то нормальным, как другие мамы?» В ответ она прочитала мне отрывок из книги.

– Какой книги?

– Из сборника стихов. Подарок Азиза. Она принесла книжку домой и куда-то положила. И однажды ночью услышала плач Джибриля. Когда она пришла утешить его, он спрятал книгу под одеяло и притворился, что не плачет. Позже она нашла сборник под его матрасом. Одно стихотворение было отмечено загнутым уголком. Тогда Амаль поняла. Его написал Махмуд Дарвиш в тюрьме – как письмо своей матери. Ummi.

Элиас знал его наизусть. Он меняется, когда говорит по-арабски. Как будто становится более свободным. Голос словно выходит из тени, расширяется, открывая незнакомое и полное красоты пространство.

– Она хотела мне этим сказать, что политика не была для нее чем-то абстрактным. Но тем, что мы проживаем каждый день. Кофе, хлеб и дом матери; политика означала восстановление разрушенного.

Его мобильный телефон звонит снова. Я начинаю всерьез тревожиться.

– Мне нужно кое-что знать, Элиас. Пожалуйста, скажи правду. В ночь, когда Мориц умер…

Он чувствует мое напряжение. Лицо становится непроницаемым.

– Ты был с ним?

– Да.

Мобильный телефон перестает звонить. Я смотрю ему прямо в глаза:

– Жоэль думает, что ты…

– Я знаю, что она думает. Я не убивал его.

Он не отводит глаз. Давая понять, что дело за мной: верить ему или нет. В этот момент мои сомнения исчезают. Я ему верю.

– Вы поссорились?

– Да.

– Из-за чего?

Он задумывается на мгновение, затем достает из кармана фотографию.

– Что ты знаешь об этом? – спрашивает он.

На фотографии Жоэль-подросток, Ясмина и Морис. Они стоят перед темным «ситроеном DS» – тем самым, в котором было найдено