что это частичный паралич. Еще что-то о нервных окончаниях и атрофии мышц. Никто не знал, смогут ли ноги снова держать его. Измученный дорогой, Жорж сидел на мешках с рисом. Он положил голову на колени Амаль, закрыл глаза, и она нежно обняла его. Тогда-то шведский врач и сделал снимок. Это единственная фотография, на которой они вместе.

* * *

Других нет?

Нет. Камеры всего мира были направлены на победителей. Давид победил Голиафа – эту историю любили все на Западе. Через три года после Холокоста. Мир уже насмотрелся на перемещенных лиц. Им слали мешки с мукой и прекрасные слова, этого было слишком мало и для смерти, и для жизни. Люди в палатках не просили многого. Они просто хотели вернуться домой. Несчастье, обрушившееся на них, было столь несправедливо, что они отказались считать эту историю своей. Сионизм – дитя Европы. Палестина оставалась Палестиной. Израиля не существовало.

Когда вы наконец помиритесь?

Мир? Ты, наверное, из тех, кто, сидя у костра с гитарой, пел Imagine [47], да?

Нет, мне нравились «Депеш Мод». Я была скорее на мрачной стороне.

Вообрази кое-что. Только на мгновение. А потом можешь вернуться на свою мрачную сторону. Посмотри на эту девочку, обнимающую отца. Вообрази, что нет стены, отделяющей тебя от дождя зимой и от жары летом, только тонкое полотно палатки. И даже твоя собственная кожа тоньше, как и кожа у всех людей вокруг. Их слишком много, и они слишком близко. Хочется бежать отсюда, но ты не можешь об этом никому говорить, потому что вокруг люди, которых ты должна утешать и которые утешают тебя, когда тебя покидают силы. И все же они тебе противны, хотя это твой народ, но все жалуются на одно и то же, и тебе хочется заткнуть уши, хотя сострадание – единственное утешение, которое у вас есть. Всегда найдется кто-то, кому хуже, чем нам, говорит твой отец, а ты больше не можешь этого слышать. Но он прав. И лишь когда ты можешь это по-настоящему осознать и перестать отчаиваться от постоянной жалости к себе, тогда ты перерастаешь ситуацию. Ты здесь ради твоих близких, и только это имеет значение.

А тем временем чужак по-прежнему живет твоей жизнью, обустраиваясь в твоем доме и собирая урожай с твоих деревьев. И только потому, что ты – Амаль из Яффы, а не Аарон из Минска. Бог обещал нам эту землю, говорят они. Но что это за Бог, который разделяет своих детей и дает одним то, что отбирает у других?

Ты не можешь себе этого представить? С тобой такого не случалось? Значит, ты fortunata, счастливица. Но не думай, что такое с тобой никогда не приключится. Мир несправедлив, и все, что принадлежит тебе сегодня, может быть завтра отнято у тебя.

Да, это несправедливо. Но это уже в прошлом. Когда-то нужно наконец открыть новую страницу.

Это наше настоящее. Это не закончилось. Съезди в Вифлеем. Лагерь существует по сей день и трещит по швам, и повсюду дети. На стенах написаны названия наших деревень. Тантура. Лифта. Сафсаф. Каждая семья хранит ключ от своего дома, как сокровище. А они повсюду конфискуют все больше и больше земли. Разрушают дома. Для своих поселенцев. Это их стены. Их контрольно-пропускные пункты. Знаешь, как живется в условиях военной оккупации? Представь, что ты в ловушке кошмара. Под стеклом. Причем в мире, где вроде все друг с другом связаны. Где каждый может увидеть угнетение. Но мир не смотрит.

Так что ты называешь миром? Подчинение? Мы хотим того, что ты считаешь само собой разумеющимся, – равных прав для всех.

Или мы менее ценны в твоих глазах?

* * *

Жорж боролся, пытаясь вернуть контроль над своим телом. Джибриль и Амаль поддерживали его, пока он, хромая, до изнеможения бродил по лагерю. В конце концов он смог передвигаться на небольшие расстояния на костылях, но ему требовалось инвалидное кресло. Его предоставила Организация Объединенных Наций. Колеса вязли в грязи.

– Эти мерзавцы могут забрать мои ноги, – говорил Жорж. – Но они не заберут наши деревья. Я обещаю вам это. Это ваши деревья!

* * *

Верный своему обещанию Аврам Леллуш пытался помочь Жоржу на законных основаниях вернуться домой или, по крайней мере, получить обратно землю и имущество. Но проиграл во всех инстанциях. Кнессет принял ряд законов – Закон о возвращении, Закон о собственности отсутствующих лиц и Закон о гражданстве. Евреи со всего мира получили право «вернуться» в Израиль и стать его гражданами, даже если они никогда там не жили. Всем неевреям, родившимся в стране, но покинувшим место жительства во время войны, было отказано в праве возвращения домой; их имущество было конфисковано трастовой компанией. Под международным давлением нескольким тысячам арабов было предоставлено право воссоединиться с родными, но то было исключение. Лишь немногим арабам, которые смогли продержаться в своих домах, было предоставлено израильское гражданство – однако их контролировали законы военного времени. Не помогли даже хорошие связи Аврама Леллуша. Все было потеряно.

* * *

Благодаря бабушке Амаль ничего не забывала. Бабушка перечисляла имена соседей. Названия улиц. Рассказывала о том, как грохочет море зимой, о горячем дыхании хамсина, от которого желтеют листья уже в апреле. Воображение было обращено полностью в прошлое – дабы удержать утраченное. А тем временем мимо них пролетало будущее. Холодная война, хулахуп и водородная бомба. Юбки-пачки и сталинские высотки. Коко Шанель и Фидель Кастро. «Тюремный рок» [48] и Мао Цзэдун. Мохаммед Мосаддыг [49] и «кадиллак эльдорадо». «Серебряные стрелы», реактивные самолеты и Мэрилин Монро. Но над шатрами «Аиды» время остановилось.

Когда название «Палестина» исчезло из атласов, Израиль и Иордания надеялись, что исчезнет и палестинская идентичность. Но произошло обратное: общая судьба скрепила беженцев. Бедные и богатые, крестьяне и горожане, мусульмане и христиане, мужчины и женщины – все они потеряли то, чем владели, но у всех осталась одна цель. От них Амаль узнала, что значит быть палестинкой: быть деревом без почвы, находящим воду там, где она не течет. Матерью, которая кормит детей дождевой водой там, где нет крыш. Открытым огнем, на котором можно печь хлеб, варить кофе и делиться с незнакомцами. А из камней, которые они кладут на нашем пути, мы построим дом – говорили они.

Грязевые тропы стали дорогами, брезент – крышей. В школе наконец-то появилось электричество. Амаль помогала делать футбольное поле. Она научилась, как сшить хорошее платье из плохой ткани и как сажать овощи на крыше. И всегда сопровождала Жоржа в его поездках