– Питер, не надо.

В небе снова грохочет гром, и этот грохот отдается дрожью в ее костях.

Питер кричит в шум дождя:

– О чем ты думала, бога ради? Ты не подумала о нашей дочери?

Она по-прежнему держит ножницы в руке. В руке, дрожащей от страха. От любви. От ярости.

– У меня нет выбора. Ты сам не оставил мне выбора.

– Ты даже не попрощалась.

Его слова – его слезы – мерцают в каплях дождя. Ох, Питер… Он видит, что она смягчилась. Тянет к ней руку, хочет прикоснуться, но его вновь обретенная уверенность выводит ее из оцепенения; она уворачивается от него, выставив перед собой острые кончики ножниц.

– У тебя всегда был выбор, Мае. Не уходи. Не бросай нас.

Нас?

– Свою дочь я не брошу. Она идет со мной.

Он подходит еще на шаг ближе. Его голос дрожит:

– Если уходишь, то уйдешь одна.

Черта с два. Маева выпрямляется в полный рост. Между ними стоит пелена дождя.

– Ты кое о чем не знаешь. Насчет нашей дочери. – Краем глаза Маева видит, как Лейда, прячущаяся на лодке, в страхе выглядывает наружу через ограждение.

Питер ее не замечает, он держит веревку. Веревка скользит у него в ладони, и он морщится, словно от боли. Его лицо вдруг бледнеет. Маева тоже бледнеет, глядя на его руки; у него воспаленные пальцы. Распухшие, красные. Обручального кольца почти и не видно. Волны яростно бьются о траулер, словно стараясь расколотить его о причал.

– Я знаю все, что мне надо знать о нашей дочери. Не сбивай меня с толку, жена.

Она указывает на его руку и говорит обвиняющим тоном:

– Якобсен мне сказал. У тебя spekk-finger. – Инфекция, поражающая только охотников на тюленей. Маевино сердце сжимается от страшного подозрения: он ходил на охоту. Она указывает на шкуру, хлопающую на ветру. – Я хочу знать почему, Питер. Почему ты разрезал ее на части? – Она чувствует, как наливается жжением шрам у нее на спине.

Питер опускает голову, не в силах смотреть ей в глаза.

Она ждет. Мне нужно, чтобы ты признался. Я заслужила узнать правду.

Наконец он бормочет:

– Это не я.

Она ревет от досады:

– Ты разрезал ее на две части. Отрубил голову…

Она умолкает, вдруг сообразив, что и так знает правду. В голове словно растаял густой туман, и все стало ясно, как день.

Хильда.

Перед глазами встает картина: черноволосая женщина размахивает ножом, кромсает ее кожу. А Питер стоит рядом и смотрит.

Это жестокое откровение: внезапно увидеть близкого человека таким, какой он есть на самом деле. Без прикрас, без притворства. Незнакомец, за которого она вышла замуж – человек, которого, как ей представлялось, она знала и даже любила после всех этих лет, – так и остался для нее чужим и далеким. Перемены, произошедшие в нем, – перемены, произошедшие в ней самой, – были просто игрой и притворством. Сплошным наваждением. Столько лет лжи и обмана. Столько долгих мучительных лет, разрушающих ее разум и тело. Спокойная, тихая жизнь – такая простая и безопасная. Такая домашняя и смиренная.

Но дикий зверь никуда не исчез. Всегда таился внутри.

Ее вдруг накрыло волной смрадной гнили. Ее всю окутал душок разложения: гниющая рыба, зловоние нагретых на солнце водорослей. Кислый вонючий пот… что-то острое вонзилось ей в спину… обломки костей и ракушек.

Этот мужчина – этот рыбак – стоит перед нею, раскинув сеть. Как в тот злополучный роковой день. День, когда он поймал в море жену.

Он открывает рот, чтобы заговорить.

Она поднимает руку:

– Не надо. Не говори ничего.

Ей не хочется слышать это жестокое, страшное признание.

Он подходит еще ближе к ней, тянет руки. Его распухший большой палец напоминает хищный коготь. Маева пытается увернуться. Ножницы полосуют его по ладони, разрезая холм воспаленной инфекцией плоти. Из пореза сочится кровь. Потрясение при виде алеющей раны заставляет время остановиться…

Ты рычал глухо, как зверь. У тебя изо рта несло гнилью.

Твой рот был как забытый богами грот, гулкая пустая пещера, когда ты исторг в меня свое семя. Ты стонал и вздыхал, словно твое изуверское действо предполагало романтику между влюбленными. Ты не заметил, как я внутренне отстранилась, уносясь мыслями вдаль, пока свежая кровь у меня на спине превращалась в гниющий шрам. Насытившись, ты отвалился от меня и соскользнул в воду, гордый собой, воодушевленный своей ролью спасителя…

– Маева, пожалуйста… Я тебя люблю. – Он неловко сжимает ее в объятиях и рыдает, уткнувшись лицом ей в шею. – Прости меня.

…Я не могла пошевелиться. Не могла говорить. Ты забрал все: мои губы и грудь, мои глаза, мои ноги, мой разум. Всю мою влагу, до капли. Это тело уже не мое. Я скребу и царапаю кожу, пытаюсь содрать ее – даже теперь. Вина… стыд… они прошили меня насквозь. Ты меня выпотрошил, выскреб начисто изнутри и набил ложью…

Она роняет ножницы. Питер еще крепче сжимает ее в объятиях.

– Я никуда тебя не отпущу.

Он запускает руки ей в волосы, гладит ее по шее и по спине, пачкая ее кровью. Воздух пахнет железом и солью.

…Я лежала в воде, вся онемевшая. Я видела твои размытые очертания сквозь рябящую воду, сквозь соль и кровь. Ты держал мою шкуру в заложницах. Ты вытерся ею, как полотенцем, очищая себя от греха…

– Ты рассказал обо мне Хильде. Ты рассказал ей о нашей дочери. – Ее слова звучат глухо и мертво. Он отстраняется, роняет руки. Она смотрит ему в глаза и отчаянно ждет, что он будет все отрицать. – Ты позволил ей сделать немыслимое…

– Нет. Хильда просто пыталась помочь…

– Она разрезала меня надвое. – Она наклоняется к его уху. Ошибочно истолковав это движение, он прижимается щекой к ее щеке. – Но ты разорвал меня в клочья.

И она говорит ему самую главную правду, едва слышным шепотом: четыре слова, в которых – ничто. И вместе с тем – все.

Четыре слова, которые вспарывают ему брюхо от горла до чресел.

* * *

Он падает на колени. Веревка забыта.

Маева вихрем проносится мимо него. Я иду к тебе, дитя.

Море бьется о пристань, с каждой новой волной поднимая лодку все выше и выше. Траулер отодвигается от причала, веревка больше его не держит. Питер хватает конец веревки и пытается удержать. Траулер тянет его за собой, и он падает в ледяную воду. Человек и его лодка становятся невесомыми, легкими, точно морская трава, точно пена на гребнях волн.

Маева бросается с пристани и в последний момент успевает схватиться за бортовой леер. Он мокрый и скользкий, но ее пересохшие руки держатся крепко. Перевалившись через борт, она падает на палубу. Очередная волна поднимает траулер к небу и выбрасывает на открытую воду.