Я возвращаю ей улыбку, и тут мне приходит в голову, что здесь что-то не так. Для Шарлейн было вполне естественно пойти со мной на урок истории, потому что мы учимся в одном классе. Но потом она пошла со мной на второй урок, а спортзал находится совсем не по пути к классу для занятий искусством. А еще она была недалеко от моего шкафчика между третьим и четвертым уроками, и теперь они с Беном единственные киристы, сидящие с нами, в Стране Немытых Язычников.

Улыбка застывает на моем лице. Шарлейн шпионит за мной.

– Сэндвич не так уж плох, если добавить кетчуп, – говорит Трей, а затем замечает мое выражение лица. – Что случилось?

– Шарлейн. Я почти уверена, что ей велели сидеть здесь. Посмотри вокруг. Ты видишь других киристов по эту сторону кафетерия?

Он грустно улыбается.

– Я думал, ты уже поняла это. То есть это довольно удобно, тебе не кажется? Твоя лучшая подруга из прошлого играет за другую команду, но она вдруг снова хочет стать твоей лучшей подругой.

Теперь я чувствую себя глупо, потому что, конечно же, он прав. Просто потому, что мой разговор с Шарлейн казался мне таким естественным, и просто потому, что она выглядит как моя Шарлейн, это не значит, что это она. Я чувствовала связь, но, вероятно, была единственной, кто ее чувствовал. Нельзя выдавать желаемое за действительное.

Трей макает картошку фри в кетчуп и машет ею передо мной. Я отказываюсь, после чего он пожимает плечами и отправляет ее себе в рот.

– Ну так что, скажем им, чтобы они вернулись на свою сторону, или подыграем?

– Подыграем. Я бы предпочла сидеть здесь только с тобой, но я не могу позволить Еве, или Пруденс, или тому, кто стоит за всем этим, догадаться, что я, наконец… наконец… поняла. Прикидываться тупицей не должно быть слишком сложно. Похоже, это природный дар.

Трей наигранно обижается:

– Прошу прощения?

– Я не о тебе. Я видела тебя под прикрытием. Ты прямо как Джеймс Бонд. Это я наивна. Мама говорит, что я слишком доверчива, прямо как папа. Видимо, она права.

– Возможно. Но разве ты хочешь идти по жизни, думая худшее о каждом, кого встречаешь? Помимо всего прочего, я люблю в тебе то, что у тебя характер как у золотистого ретривера.

Я прищуриваюсь.

– Я не рыжая и не пушистая.

– А еще от тебя не пахнет как от собаки. Я говорил про характер. Ты очень добрая. Верная. Ты даешь людям шанс. Разве ты хотела бы сразу решить, что Шарлейн плохая, не дождавшись доказательств?

– Ну нет. – Даже теперь, когда я почти уверена в том, что она задумала, мне не нравится думать о Шарлейн в таком ключе. Я ковыряюсь в своей тарелке с салатом, накалываю несколько овощей и кладу вилку обратно. – Вообще-то я не верю, что Шарлейн плохая. То есть не верю, что она на самом деле плохая. У нее могут быть причины, о которых мы не…

Я останавливаюсь, потому что Трей ухмыляется:

– Я остаюсь при своем мнении. Нам нужно найти тебе хорошенькую кличку. – Я пинаю его ногой под столом, и он смеется. Затем его глаза начинают светиться совсем по-другому, когда он нежно потирает свою ногу о мою и тихо произносит: – Жду не дождусь сегодняшнего вечера. Может быть, наденешь то, что тогда было на тебе?

– Наряд библиотекаря? – приподнимаю я бровь.

Трей закатывает глаза.

– Да, именно. Ты точно зна… – он резко замолкает, когда Шарлейн и Бен подходят сзади, ставя свои тарелки на стол.

– Только крошки от бекона, – ворчит Шарлейн. – И та дама набросилась на меня, когда я вынула контейнер и вывалила все оставшееся себе на тарелку. Ну что мне оставалось делать?

– Наверное, она просто сердится, – говорит Бенсен, который до сих пор молчал. – Это она плеснула соусом на мое пирожное. А лежало оно вовсе не рядом с картошкой.

Я подозреваю, что они говорят о той же самой даме из кафетерия, которую я видела ранее, и я в замешательстве. Часть меня думает, что некруто иметь предубеждения против всех киристов только потому, что некоторые из них придурки, а другая часть оценивает ее как потенциального союзника против Темной стороны. Хотя она старше Кэтрин и не в лучшей форме, поэтому я не уверена, насколько она может быть полезной. Мы некоторое время обсуждаем уроки, хотя бо́льшую часть разговора ведет Шарлейн. Когда наступает затишье, Трей тут же вмешивается с вопросом:

– А ты не боишься, что тебя станут избегать за то, что ты сидишь по эту сторону Великого Раздела?

Бен улыбается, но если бы я моргнула в тот момент, то точно пропустила бы это мимолетное движение его губ.

– Я учусь на стипендию, – говорит он. – Отчасти из-за нужды, что делает меня убогим, и это значит, что меня избегают по определению. Но я не знаю, что такого сделала Шарлейн, чтобы вывести их из себя.

Шарлейн бросает на него злобный взгляд.

– Никого я не выводила из себя, Бен. Это же не детский сад. Я могу сидеть там, где захочу.

– Но у тебя же есть татуировка, – говорю я, глядя на руку Бенсена. – Поэтому я подумала…

Он пожимает плечами, отбрасывая прядь темных волос с глаз.

– Мама хотела, чтобы я учился в Кэррингтон Дэй. А мама Шарлейн сказала ей, что я, вероятно, смогу получить стипендию, если соглашусь на их… условия. Так что я прикинул шансы. Среднестатистический мужчина индийского происхождения теряет девственность примерно в девятнадцать лет. Дополнительные факторы: я толстый, невысокий и моя любимая книга – «Властелин колец». Сложим их вместе, и можно быть уверенным, что к двадцати годам я буду девственником с этой татуировкой или без нее, поэтому я вполне могу извлечь из этого хоть какую-то выгоду. И я слышал, что татуировка делает меня запретным плодом для неверующих.

Брови Бена взлетают вверх на сантиметр.

– Заткнись, Бен, – шипит Шарлейн. – Я думала, ты будешь поумнее. Веришь в каждую байку о раздевалках, какую только слышишь?

– Только в те, что рассказывают мне твои братья. – Он снова улыбается своей мимолетной улыбкой. Этот парень явно овладел искусством сдержанной мимики.

– Как давно вы знаете друг друга? – спрашивает Трей.

У меня в голове был тот же вопрос. Они грызутся как брат и сестра.

– Слишком долго, – отвечает Шарлейн. – Его мать была нашей няней. Она все еще помогает нам время от времени, когда мои родители куда-нибудь уезжают. Она очень милая. И это не ее вина, что Бен такой придурок.

– У нас есть фотография, на которой мы вместе лежим в ванне, когда нам два года. В тот момент я был ближе к обнаженной женщине, чем когда-либо, поэтому я ношу ее в своем бумажнике. Не хотите взглянуть?

Шарлейн толкает его локтем.

– Я уже подумываю о том, как бы донести на тебя в храм, ты, маленький негодяй.

Он слегка покачал головой и едва заметно улыбнулся: