Валентин Борисович. Дослушай, деточка! Каждый год этот инженер обязательно выкраивал несколько дней из отпуска, чтобы слетать — проведать свое изобретение. А умирая, он спросил: «Ну, как там моя турбиночка?» Ему сказали: «Нормально, крутит…» Он вздохнул и умер счастливым. А я еще жив и хочу, чтобы ты была счастлива!

Она. Не беспокойтесь, Валентин Борисович, с вашей «турбиночкой» все нормально. Крутит. Теперь уходите! Он сейчас вернется. Я вас прошу!

Валентин Борисович. Понимаю. Перестань думать про меня — и я тут же исчезну.

Она. Сейчас, перестану… (Ходит по номеру, трет виски.) Не получается!

Валентин Борисович. Сочувствую, но вынужден остаться.

Она. Он же вас заметит!

Валентин Борисович. Глупенькая! Чтобы заметить меня, он должен научиться видеть то, что у тебя здесь! (Показывает на ее лоб.) И здесь. (Показывает на ее сердце.) Но для этого надо жить душа в душу. А большинство живет тело в тело. И то не часто. Нет, он меня не заметит.

Она. Ну, Валентин Борисович… Если вы опять поломаете мне жизнь, я вас… выгоню… из памяти навсегда!

Валентин Борисович. Деточка, это невозможно: всех встреченных людей и все совершенные поступки мы носим в себе до самой смерти. А может, и после смерти.

Нина откидывает полотенце и внимательно, с интересом смотрит на Валентина Борисовича.

Она. Замолчите, отойдите и не вмешивайтесь!

Валентин Борисович отходит в сторону. Вбегает Саша с бутылкой шампанского и ананасом. Судя по всему, успел пропустить стаканчик.

Он.

В группе девушек нервных, в остром обществе дамском

Я трагедию жизни претворю в грезофарс…

Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!

Из Москвы — в Нагасаки! Из Нью-Йорка — на Марс!

Она. Сашенька, ты и стихи сочиняешь?

Валентин Борисович (берет Веру под руку, отводит в сторону). Господи, деточка, это же Северянин! Его проходят в десятом классе.

Она (отстраняясь). В десятом классе мы с вами проходили «Эммануэль».

Нина. Она невежественна. Это плохо!

Он (строго Нине). Ты еще здесь?

Нина. Теперь мне торопиться некуда. Это раньше — работа, магазины, кухня. Жду тебя после спектакля, жду, принаряжусь на всякий случай, а ты — в ресторан с друзьями или еще хуже — в общежитие «Щуки», к студенткам…

Он. Нина, тебе лучше вернуться… к себе!

Подходит к Вере.

Вера. Где ты взял ананас?

Нина. Я уйду, а ты напьешься.

Он (Нине). Это не твое дело!

Она. Что? Что ты сказал?

Он (замешкавшись). Ананас? Там, в баре. А стихи это не мои.

Она. Ну конечно, не твои! Я пошутила. Это Северянин. (Незаметно показывает язык учителю, тот качает головой.)

Он. Я — гений Игорь Северянин!

Нина (нахмурившись). Ты что, уже тяпнул?

Он. «Едва заходит о здоровье речь, он ускользает с хитростью безумца!»

Саша вскакивает и умело откупоривает бутылку. Вера оборачивается и снова смотрит на учителя.

Валентин Борисович(с достоинством). «Гамлет».

Она. Это из «Гамлета»!

Он. О да, моя начитанная!

Разливает по бокалам. Выпивают. Нина огорченно отворачивается. Саша снова влечет Веру в альков.

Валентин Борисович. Деточка, сразу не уступай. Только женщина, которая умеет казаться недостижимой, как демократия в России, может по-настоящему привязать к себе мужчину.

Она. Спасибо за совет, Валентин Борисович, но вы мне мешаете!

Он. Что ты сказала?

Она (вырываясь). Нет, ничего. Давай сначала разберем вещи!

Он. Ну какие вещи? Меня сейчас интересует только одна вещь!

Нина. И куда же этот интерес девается через год после свадьбы?

Он (Нине). Я тебя прошу!

Она (обиженно). Ты не просишь, а настаиваешь.

Нина. Не приставай к ней больше. Ничто так не заводит женщину, как мужское равнодушие. Встань и гордо уйди в ванную!

Говоря это, Нина встает с кресла, берет Сашу за руку и уводит в ванную. Он на ходу оглядывается.

Она (Валентину Борисовичу, чуть не плача). Ну вот, он обиделся!

Валентин Борисович. Куда он, на хрен, денется? Вернется. Надуй губы и молча разбирай вещи. Ничто так не возбуждает мужчину, как холодность женщины. Особенно, когда она неприступно моет полы!

Она. Мама правильно говорила: вы маньяк.

Она расстегивает чемодан, достает платье на плечиках, открывает зеркальный шкаф, чтобы повесить, но оттуда неожиданно вываливается зрелая, сильно накрашенная женщина.

Ирина Федоровна. Наконец-то про родную мать вспомнила!

Она. Я не вспоминала.

Ирина Федоровна. А то я не слышала. Почему ты не сказала, что улетаешь на курорт? Небось с мужчиной?!

Она. Не вмешивайся в мою жизнь! Прошу тебя, уходи! Я давно уже взрослая девочка.

Ирина Федоровна. Не груби матери!

Валентин Борисович. Да, деточка, со старшими надо повежливее! Здравствуйте, Ирина Федоровна!

Ирина Федоровна. Что? Он здесь! Ты с ним? С этим сластотерпцем!

Валентин Борисович. Вы имели в виду — страстотерпцем?

Она. Нет, мама имела в виду — сластолюбцем.

Ирина Федоровна. Подлец! Как только язык твой поворачивается мне здоровья желать! Я тогда чуть через тебя инфаркт не получила. Жизнь дочке испортил. Растлил!

Валентин Борисович. Я ответил за это по всей строгости закона.

Ирина Федоровна. Расстрелять тебя надо было по всей строгости и в новостях показать! Как в Китае. А то теперь как ни включу телевизор, батюшки, люди добрые, растлитель собственной рожей! Нравственный императив. Общечеловеческие ценности. Кризис духовности. Тьфу!

Она. Мама, хватит, столько лет прошло!

Ирина Федоровна. Нет, не прошло! Никогда не прощу! Никогда! А я еще обрадовалась: новый учитель литературы в школу пришел. Мужчина! Завуч Элеонора, говорили, для себя брала.