– Долго еще? А вы как думаете? Нельзя работать побыстрее?

И опять звуки сверла. Еще час.

Потом наступает пауза в монотонном звуке, хотя бур по-прежнему движется то вверх, то вниз. Рабочие, присевшие было на камень в тени пинии, вскакивают, отбегают подальше от машины, и Тим видит, как она трясется и отскакивает назад, подскакивает в воздух, а из дыры в земле вылетает целый каскад воды, фонтан высотой метров двадцати, так что огромные ладони пальмовых листьев отгибаются под его напором.

Мужчина бежит к фонтану воды. Раскрывает руки в приветственном жесте, позволяя падающим обратно на землю миллионам капель намочить его желтую кепку.

– Почему это заняло столько времени? – кричит он рабочим. – Мы же знали, что он есть.

Он вытирает мокрые щеки. Кричит горам.

– Sí, sí! Ahora es nuestro turno. NUESTRO TURNO[194].

Рабочие не разделяют его радости. Они стоят под пальмой, защищающей их от дождя из источника, и ждут, когда мужчина из «Мерседеса» успокоится.

Проходит, быть может, минут десять, прежде чем он снова начинает на них кричать, они достают из грузовика другое оборудование, устанавливают его над водяной струей, которая медленно уходит обратно под землю.

За горами опускаются сумерки. Тим чувствует, как першит в горле, а затылок напекло солнце. Рабочие закатывают бур обратно на прицеп, мужчина переодевается в начищенные до блеска туфли. Он уезжает первым, и когда грузовик дает задний ход, Тим пытается различить буквы на борту, но угол неудачный, и вскоре звук мотора удаляется в сторону Пальмы. Он встает, смотрит на низину, где между стволами деревьев образовалось маленькое озерцо. На его спокойной поверхности плавают сухие листья и ветки. Он отряхивает с одежды землю и пыль. На дальних вершинах гор тлеют последние лучи закатного солнца.

Он отправляет фото мужчины в кепке Акселю Биоме. Придется выдать ему анонимный телефон, но тут ничего не поделаешь.

«Кто этот мужчина?»

Он кладет мобильник в задний карман. Поднимается на кручу.

Звук в телефоне.

«Новый номер?»

«Да. Кто этот мужчина?»

«Чем ты занимаешься?»

«Don’t ask»[195].

«It’s my job to ask questions[196]. Comprendes?»[197]

«Я ищу воду на моем новом участке».

«O’кей, это Лопес Кондезан».

Тим стоит у машины, держит перед собой мобильник, еще раз читает имя.

Лопес Кондезан.

Который должен был строить Раковый центр. Теперь он здесь и бурит землю в поисках воды. На земле, которая ему не принадлежит.

Тим стоит у отеля в Магалуфе, где жила Эмма.

Балкон номера Эммы. Оттуда она сняла селфи на фоне моря и бассейна.

За окном в номере темно. Дверь балкона открыта, доносится музыка, может быть, это OMI, «Cheerleader», льется из окна, капает, как летний дождь, she is always right there when I need her, she is,

always,

и, может быть, именно эти слова Эмма слышала в те секунды, когда делала фото.

В комнате ходят люди, он видит их силуэты. Они двигаются так, будто у них тайная вечеринка.

Тень, которая падает на воду бассейна, когда пальма заслоняет свет из ресепшен отеля, напоминает тираннозавра, туловище, голова, открытая пасть с клыками.

Он был на ресепшен, был в номере. Искал какие-нибудь следы, чтобы понять, что с ней случилось, но ничего не обнаружил. Там была только ее сумка, паспорт, билет на самолет, одежда, косметика от Кайли и синее бикини, купленное прошлым летом.

В конце концов он нашел того, кто продавал им наркотики. В сентябре. Благодаря списку пассажиров и своим расспросам.

Давид Перссон работал в баре Nikki Beach, перепродавал кокаин и таблетки, чтобы увеличить доходы. Высокий, красивый, с блуждающим взглядом, темный шатен, стрижка под каре, самоуверенная улыбка.

Они с Давидом пили кофе в служебном помещении клуба, с террасы доносились приглушенные звуки музыки, и он рассказывал Тиму, как они с Эммой познакомились в самолете, как он угостил ее пивом, что он увидел ее на следующий вечер в Магалуфе и продал ей кокаин.

– Ты был с ними в тот вечер, когда она пропала?

– Нет.

– В какой-нибудь другой вечер? Ночь?

– Нет, я продал им один раз. Больше их не видел.

Он снова улыбнулся, почти с издевкой, как показалось Тиму, будто хотел своей улыбкой сказать, что «я знаю о твоей дочери такое, о чем ты не имеешь понятия». Тим глубоко подышал и проглотил свою злость. Может, она действительно хотела попробовать наркотики, узнать, как можно парить сквозь ночной свет, конечно, ты хотела этого, Эмма, ты такая.

– Я никогда не встречал такую, как она, – сказал Давид Перссон. – Чтоб ты знал. Даже той малости, что я видел, хватило, чтоб понять, какая она фантастическая.

Тим почувствовал, как злость приутихла. Каким он стал простым.

– Она радовалась. Была счастлива, что она на Мальорке со своими подружками.

– Ты хотел с ней встречаться? Быть вместе?

– Нет, у нее не было на меня времени.

– И тогда ты разозлился?

Давид встал, посмотрел на него.

– Нет, нет, нет, за кого ты меня принимаешь?

Музыка над ними стала тише.

– Я никогда бы не смог причинить зла девушке. Особенно такой.

Тим ему поверил. Этому молодому шведу, торговцу наркотой. Который стоял с ним в километре от того места, где Эмма исчезла, и говорил: «Я считаю, что ты правильно сделал, что отпустил ее. Мир надо познавать, пока молод. Такова жизнь. Даже если не все с этим справляются».

Тим идет вниз к The Strip. Индийцы и пакистанцы спрашивают, не хочет ли он купить гашиш, может быть, кто-то из них продал марихуану Эмме. Порозовевшие и потные британские туристы сидят на потертых стульях и смотрят какой-то футбольный матч, а он обходит клубы, показывает фото Эммы, охранники просят его уйти, исчезнуть.

Он оставил машину на парковке у французского магазина Carrefour.

Машина не тронута, когда он вернулся.

Деньги лежат на месте под сиденьем.