Управляющий, однако, совсем не казался разочарованным. Он расплылся в улыбке, продемонстрировав удручающее состояние своих зубов.

– Вот и отлично! Как видите, наша мануфактура никак не замешана в вашем деле.

– Ложь.

Торн сказал это совершенно спокойно, как будто констатируя очевидный факт.

Торн подошел вплотную к управляющему, заставив того задрать голову, и показал ему папки, которые он только что листал.

– Вот в этих документах, – буркнул он, раскрывая первую папку, – учитывается количество песочных часов, ежедневно выпускаемых вашей мануфактурой, и количество ежедневно доставляемых к вам кроватей. А этот документ, – заключил Торн, потрясая второй папкой, – регистрирует количество принятых в работу часов и количество кроватей, подключенных к иллюзии.

– И что из того?

– А то, что цифры не сходятся. Четверо часов и четыре кровати потерялись по дороге, в какой-то момент между их появлением на мануфактуре и вводом в эксплуатацию.

– О, это как раз объясняется очень просто, – ответил управляющий, не переставая насмешливо улыбаться, – все изделия сначала доставляются на склад. Наш иллюзионист работает над кроватями, когда у него есть время, и мы не продаем часы, если кровати еще не готовы.

– Вы регистрируете кровати, которые еще не подготовлены для клиентов, – упрямо сказал Торн. – Разумеется, я учел это. И все равно общая сумма не сходится. Четверо часов и четыре кровати исчезли со склада.

Впервые за все время разговора управляющий, похоже, отнесся к словам Торна серьезно. Он достал из фартучного кармана очки, такие же старые, как он сам, и начал изучать колонки цифр.

– Вы уверены в своих расчетах? – спросил он, переворачивая страницы. – Может быть, часы разбились, и их списали в связи с непригодностью. Мы ведем отдельный учет испорченной продукции.

– Абсолютно уверен. Я искал, в каком месте произошло расхождение в ваших цифрах, и нашел дату: двадцать третье марта. Посмотрите сами, – сказал Торн, кладя перед управляющим папку. – В графе «Количество пар „часы-кровать“», произведенных Матушкой Хильдегард в этот день, цифра «девять» исправлена на «пять». Чернила разного цвета, значит, исправление было сделано позже.

– Неужто кто-то подделал наши данные? – недоверчиво спросил управляющий. – Но позвольте, кто же мог такое сделать?

– Коллега, злоумышленник, вы сами или Матушка Хильдегард, – спокойно перечислил Торн. – Ваша мануфактура – настоящий проходной двор, сюда кто угодно может войти и так же незаметно выйти.

– Но все-таки… выносить кровати прямо у нас под носом…

Торн раздраженно фыркнул.

– Если бы вы правильно вели учет, присваивая инвентарный номер каждой кровати и каждым часам, эта ошибка не ускользнула бы от вас.

Офелия недоверчиво смотрела на Торна. Как ему удалось так быстро найти такую неприметную ошибку?

– Итак, подготовленные кровати исчезли из вашей мануфактуры вместе с часами до того, как над ними поработал иллюзионист, – заключил Торн. – Похититель планировал использовать их, чтобы навевать конкретным людям видения по своему выбору. Должно быть, он сам изменил механизм часов, чтобы сделать их возвращение невозможным.

– Четыре кровати, четверо часов и столько же пропавших, – подвел итог барон Мельхиор. – Мы не знаем, где они, но теперь хотя бы можно не ожидать следующего похищения.

Он с явным облегчением пригладил свои усы, как будто Торн уверил его, что ему уже не надо бояться за собственную жизнь.

– Но почему похититель не сомневался, что с часов будет снято кольцо? – спросила Офелия. – Просто подарить часы – мало. Надо знать наверняка, что их используют как надо.

– А вот здесь промаха быть не может, – уверил ее барон Мельхиор, похлопывая по карману редингота, набитого песочными часами. – Если при Дворе какая-то вещь входит в моду, уверяю вас: все придворные начинают пользоваться ею, не зная меры. Да я первый…

Управляющий продолжал листать отчет, сравнивая его с другими. Он уже не улыбался.

Продрогнув до костей, Офелия завернулась в шарф до самого носа и тоже стала подводить итоги, что же им удалось выяснить. Если не брать во внимание особую ситуацию с Арчибальдом, все остальные пропавшие до исчезновения испытывали тревогу и, следовательно, особенно нуждались в порции удовольствий. Разве каждый из них не просил убежища в Лунном Свете, опасаясь за свою жизнь? Все они получили письма с угрозами. Автор писем вполне мог пользоваться их состоянием, чтобы оказывать давление на своих жертв: чем больше они боялись, тем сильнее был соблазн потянуть за кольцо голубых часов и забыться в эйфории. Преступник оказался ловким манипулятором.

– И все-таки, – громко сказала Офелия, – я не могу представить себе шеф-редактора «Nibelungen», балующегося этими часами. Он всегда выступал против них и убеждал своих читателей никогда к ним не прибегать.

– Ох уж мой противоречивый кузен! – вздохнул барон Мельхиор с горькой улыбкой. – Будь вы с ним близко знакомы, вы бы знали, что он страстный любитель часов. Самые отчаянные противники соблазнов порой являются величайшими их приверженцами.

– Но Арчибальд не должен был стать четвертой жертвой, – напомнила Офелия. – Когда я прочитала кольцо, то увидела, что он воспользовался чьими-то чужими часами.

«А может, они предназначались мне?» – вдруг мелькнуло у нее в голове, и она замерла, пораженная своей догадкой.

После минутного колебания барон Мельхиор испустил такой тяжелый вздох, что его тело слегка опало, как сдутый воздушный шар.

– Увы, это были мои часы.

– Ваши? – удивилась Офелия.

Даже брови Торна поползли вверх.

– Мои, – подтвердил барон. – Я непостижимым образом потерял их во время последнего посещения Лунного Света. Должно быть, господин посол улучил минуту, когда я отвлекся, и порылся у меня в кармане.

– Возможно, он спас вам жизнь, – заметила Офелия. – Но почему хотели похитить именно вас? Начальник полиции, шеф-редактор «Nibelungen» и граф Харольд отличались, скажем так… крайне реакционными политическими взглядами.

На лице барона появилась такая слабая улыбка, что его усы даже не дрогнули.

– Вы пытаетесь меня успокоить, мадемуазель Главная семейная чтица, но вы ошибаетесь, полагая, что я святой.

Тут Офелия вспомнила, с каким испугом он оборачивался назад, словно боясь собственной тени. Он и сейчас не выглядел спокойным.

– Вы получали письма с угрозами?

Барон отвел глаза, и Офелия вдруг остро ощутила его одиночество. Такое же, как у Торна.

– Простите меня, мадемуазель Главная семейная чтица. При всем уважении к вам, я не могу ответить на ваш вопрос.

Для Офелии это было равно признанию.