Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 4
Эми подумала, если оцепенелое и затуманенное сознание можно считать мыслью, что потрясение от увиденного парализовало ее, хотя на самом деле все было наоборот. Вообще говоря, шок придал ей сил вопреки нанесенной травме, чтобы откатиться в сторону, приподняться, встать на колени и ползком, огибая лужу крови, направиться в угол, где у стены стояла мраморная раковина. Не поднимаясь с колен, она потянулась вверх, стащила с вешалки полотенце и, уперевшись плечом в ножку умывальника, вытерла им руку, скользнувшую в лужу крови. Это действие было обусловлено чем-то более первобытным, чем усилие воли, – то был инстинкт; проще говоря, на ее руке не должно было остаться и капельки крови. Когда, покончив с этой задачей, Эми бросила полотенце на пол, ее желудок решил, что настало время для бунта. Она прижалась лбом к холодному краю раковины, зажмурилась и задержала дыхание. Спустя целую вечность отчаянным усилием ей удалось одержать над желудком победу и проглотить скопившуюся во рту слюну. Спустя какое-то время, тоже показавшееся ей вечностью, она схватилась обеими руками за скользкий мраморный край, подтянулась изо всех сил и оказалась на ногах.
Остается только гадать, как поступила бы Эми, будь она способна соображать в нормальном режиме. Учитывая ее интеллект и характер, предположим великодушно, что она тотчас же направилась бы к телефону, чтобы вызвать полицию… Пожалуй, да. Так бы она и сделала, но сознание Эми еще не вполне избавилось от ощущения речной мути. Она все еще была оглушена, и потому, постояв немного у раковины, взирая выпученными, затуманенными болью глазами на лежащее на полу тело и вытекшую из него кровь, она отцепилась от умывальника, обнаружила, что вполне может стоять прямо, и начала двигаться. Ее маршрут пролегал по дуге, чтобы обойти страшное препятствие на полу напротив холщовой ширмы, скрывающей от глаз умывальник, но по мере того, как она приближалась к цели, дуга ломалась и шла зигзагами. Прислонясь к дверному косяку, она постояла еще чуть-чуть, собираясь с силами. Теперь она уже знала, что с ее головой творится что-то неладное, и это не просто шок при виде дяди Артура на полу с перерезанным горлом, тогда она провела по ней рукой, а потом вгляделась в пальцы. Очевидно, открытой раны там не было. Успокоив себя этим, Эми двинулась дальше.
Она наверняка не смогла бы самостоятельно добраться до улицы, если бы кто-нибудь, потянув за цепочки от ламп, которые Эми оставила включенными, погасил их. Но свет горел, так что она смогла добраться до выхода. На улице по-прежнему лило, но Эми вышла, не замечая дождя, и не стала тратить драгоценные силы на то, чтобы закрыть за собой дверь на фабрику. На двух каменных ступенях крыльца она пошатнулась и едва не упала, но все же вовремя вернула себе равновесие и зашагала в восточном направлении. Сейчас у нее уже появилось слабое ощущение, что она совершает нечто неправильное, но неодолимая необходимость переставлять ноги, идти все дальше и дальше была куда сильнее. Эми стиснула зубы, хотя это заметно усилило ее головную боль, и постаралась выпрямиться, ускорив шаг. Она перешла на другую сторону улицы, одолела еще квартал, увидела такси у тротуара, села в него и попросила шофера отвезти ее к дому номер 320 по Гроув-стрит.
Только оказавшись у своего дома, Эми наконец сообразила, что при ней нет сумочки с кошельком. Это открытие заставило ее впервые с того момента, как она пришла в сознание, включить мозг в полную силу. Попытка вышла неутешительной. Сумочка, конечно, осталась в кабинете. Но там ее нельзя оставлять. Если по какой-либо причине окажется, что надо будет скрыть тот факт, что Эми побывала на фабрике, – мысль слишком сложная и запутанная, чтобы ее рассматривать здесь и сейчас, – сумочка не только не должна там оставаться. Ее следует оттуда забрать. Единственный человек, который способен или желает это сделать, – сама Эми. Единственный способ это сделать – туда вернуться. Вот только она не хотела возвращаться. Когда ее мозг пришел к этому простому, безупречно логичному выводу, Эми попросила таксиста подняться с ней в квартиру, достала десятидолларовую купюру из хранящейся в шкафу заначки и заплатила ему за поездку, а когда тот ушел, взяла телефонную книгу Уэстчестера, нашла нужный номер Кротон-Фоллс-8000 и набрала его.
Подтащив к столу стул, Эми села и во время разговора поддерживала голову судорожно сжатым кулаком.
– Алло? Мистер Фокс? Могу ли я с ним поговорить? Будьте так добры… – Ожидая, она держала глаза закрытыми. – Здравствуйте! Это Эми Дункан. Нет, я… Здесь, у себя дома. Тут что-то случилось… Нет, не здесь. Это случилось… Не хочу говорить по телефону. Нет, не такое – что-то ужасное. У меня голова почти не работает, и я, наверное, не совсем ясно выразилась… Знаю, во мне порой столько наглости, сама поражаюсь… Нет никаких причин, чтобы вы согласились, но мне просто некого больше попросить… Вы не могли бы приехать прямо сейчас? Нет, по телефону не могу… почти не соображаю, что говорю… хорошо. Да, это я понимаю… я… хорошо, жду вас у себя…
Она уронила трубку на рычаг, посидела еще чуть-чуть, а затем, упершись ладонями в стол, поднялась. Мокрый воротник серой меховой шубки лип к шее. Эми сняла ее и повесила на спинку стула, но, когда подняла руки, чтобы снять шляпку, пошатнулась, налетела на диван и опять лишилась чувств.
Первым, что Эми ощутила, был какой-то неприятный, раздражающий, но отчасти знакомый запах. Может, эфир? Нет. Нашатырный спирт. Но зачем, укладываясь спать, она захватила в постель эту гадкую жидкость? Эми распахнула глаза. Над ней стоял какой-то мужчина.
– Вы меня помните? – спросил он.
– Естественно, помню. Текумсе Фокс. Только почему… – шевельнулась Эми.
Он придержал ее плечо кончиками пальцев:
– Полежите лучше спокойно. Вы помните, как звонили мне?
– Да… Я…
– Потерпите минутку. Если вы повернете голову, сможете увидеть мистера Олсона. Ему пришлось впустить меня, и теперь он желает знать, друг я вам или враг.
Повернув голову, Эми ойкнула от боли, а затем действительно увидела консьержа с крайне озабоченным выражением на лице.
– Все в полном порядке, Эрик, – сообщила она консьержу. – Мистер Фокс – мой