Дед расплылся в улыбке.

— Нет, Боря, ты не ошибаешься… И Гелендваген твой, точно, — дед лихо вписался в поворот, подпрыгивая на ухабах, преодолел ещё метров пятьсот и надавил на тормоз у высоких бронированных ворот. — Вот мы и на месте, Борис Аркадьевич, если я ничего не перепутал. А ты не хотел больше в машину садиться…

Аркадьевич, очевидно, это был именно он, прищурившись и скривив губы, пару мгновений вглядывался в лицо деда Егора. Через несколько секунд в выражении его лица появились признаки узнавания, ещё несколько секунд сменили подозрительность в его глазах на изумление.

— Жора, ты что ли?.. Что-то молодой сильно, не?..

Дед, развернувшись к нему лицом и раскинув локти от торпедо до спинки своего сиденья, смеясь ответил:

— Так стволовые ж клетки… чудеса творят, Борис Аркадьевич, минус тридцатник, наука!..

Борис Аркадьевич схватил деда за плечи и как-то по-детски, совершенно бесхитростно обнял его. Дед ответно похлопал его по спине в промокшей рубашке.

— Дорогой ты мой, Жоржоржич, ну как мне благодарить тебя?! — в глазах Бориса блеснула искренняя слеза, он неловко смахнул её, продолжая сотрясать деда за плечи. — Откуда ты такой взялся?! Второй раз меня вытягиваешь…

Из ворот навстречу им высыпали люди в красивых чёрных костюмах, деловито пронизывая взглядом окрестности, за ними почти бежал мужчина в белом халате и с чемоданчиком в руке. Бориса Аркадьевича буквально под руки вытащили из Гелендвагена и, взяв в трепетное кольцо, повели в дом. Дед вышел следом, махнув Каю и Карне рукой. Те последовали за ним.

* * *

Несколько часов спустя, уже остыв от приключения, приведя себя в порядок и хорошенько поев, с запотевшим графинчиком домашней настойки, подносом с разносолами и закусками на мозаичном столе, они разместились на увитой плющом веранде. Эта площадка примыкала к просторному гостевому домику, который опасно раскинулся на вершине обрывистого утёса, нависшего над широкой излучиной реки, где на водной глади покачивались упитанные утки.

Кай и Карна расслабленно сидели снаружи на скамейке, в их ладони с любопытством тыкалась мягкая задорная взъерошенная морда розовой длинношёрстной альпаки. Первые несколько минут она недоверчиво принюхивалась, тянулась к ним длинной шеей и отступала, стоило им протянуть к ней руку. Потом страх в миндалевидных глазах сменился на дружелюбие, и Кай время от времени скармливал ей небольшие кусочки нежной полупрозрачной морковки. Карна, подтянув под себя ноги, улыбалась ужимкам ласковой попрошайки, но Кай замечал, что она не упускает ни слова из разговора деда Егора и Бориса Аркадьевича.

Кай решился задать вопрос, который не давал ему покоя с самого Жукова Острова:

— Как ты это сделала?..

— О чём ты? — Карна повернулась к нему лицом.

— Ну… как ты узнала, там в лесу?.. Про деда… что они возвращаются? — Кай всегда испытывал затруднение, когда ему приходилось задавать Карне вопросы о её специфических способностях. Она не так часто их проявляла, но ему было неудобно касаться темы её истинной сущности. — Ты… как будто видела сквозь заросли.

— Я и видела.

Кай не подгонял её, он уже привык к тому, что если она захочет, то расскажет сама.

— Как тебе это объяснить?.. Знаешь, прибор есть такой… тепловизор? Приблизительно представляешь, как действует?

Кай приблизительно представлял. Карна объяснила сама:

— Он улавливает тепловое излучение вокруг объектов. Мы тоже.

От этого «мы» Каю снова стало не по себе.

— Да много разного… Мы можем воспринимать вибрацию от земли, «слышать» волны низкой частоты и «видеть» в инфракрасном диапазоне, ты, может знаешь. Это такие разноцветные спектры, различаются от холодного к горячему, особенно от теплокровных. На воле это достаточно примитивные навыки, но мышь поймать помогают в два счёта… — похолодевший Кай пропустил улыбку, скользнувшую по лицу Карны, — как видишь… они иногда и человека могут выручить.

— Д-да… ясно… буду иметь ввиду… — Кай был готов сменить тему. Карна снова подавила улыбку, но в следующий момент раздался хохот деда и Бориса Аркадьевича, и Карна снова прислушалась.

Дед Егор и Боря, похлопывая друг друга по плечам, вспоминали прошлое и делились новостями. Достижения деда, конечно, были не столь впечатляющими, хотя самые последние перемены он озвучивать не стал. Борис Аркадьевич же, настроившись на ностальгический лад, хвастал во всю:

«Да забудь ты это — цеховик, бизнесмен, депутат, то, сё… фигня всё это. Я вот себе британское гражданство намутил. И герб шотландского клана».

«Зачем ещё?» — донёсся голос деда Егора.

«Жоржоржич, ты сам подумай, родословная аж с XVII века, тартан, слышь, оранжево-серый с синим. Я пока не сильно въехал во все их штуки, но это сейчас самая волна у нас… Через год посвящение… старейшины… вождь… там, глядишь, и в пэры выйду, даст бог… их парламента…»

Дед Егор что-то невразумительно хрюкнул.

Кай зевнул и отвернулся. Он не помнил, что такое тартан. Шляпа, вроде, шотландская или кошель поясный мужской… не интересно.

Борис Аркадьевич, напоследок пожаловавшись на рейдерство со стороны злоимцев, чему свидетелями сегодня все они и стали, махнув последнюю рюмку настойки и щёлкнув пальцами в кусты за обновлением графинчика, с влагой в глазах наконец поинтересовался, какими судьбам занесло их в его палестины.

Ещё на домашнем совете было решено в случае успеха не посвящать неведомого Аркадьевича в детали их плана и не открывать полностью своих интересов к «объекту № 1». В зависимости от ситуации своё желание посетить заповедник «в целом» и осмотреть сталинский тоннель «в частности» можно было обосновать нуждами академическими, например, для дипломной работы для Истфака.

Дед Егор, собрав максимум безразличия в голосе, так ему об этом и сказал, небрежно качнув головой в сторону не то Кая, не то Карны.

Лицо Бориса Аркадьевича приобрело оттенок перепуганного народного депутата Верховного Совета. Он разлил по рюмкам настойку и, не приглашая деда, влил её себе в рот.

— Петра моего жалко… царствие ему небесное… — Борис Аркадьевич задохнулся, мотнул головой, обмакнул толстое колечко лимона в блюдце с солью и мрачно сжевал. — Слушай сюда, брат, заповедник покажу, вопросов нет, а тоннель под грифом секретности. Ход туда затоплен, допуск только по высочайшему соизволению. Прости, не могу помочь.

Лицо Кая выразило целую бездну разочарования. Удача, казалось, только-только протянула к ним руку, до цели оставалось каких-то пару графинчиков домашней настойки, и вот… Дед тоже опрокинул свою рюмку, закусил прозрачной пластинкой хамона и сказал:

— Боря, надо.

Борис Аркадьевич уставился на него совершенно трезвым проницательным взглядом и чётко произнёс:

— Плохое это место, Жора, тёмное. Я бумаги смотрел, там всё вымарано, всё засекречено ещё на