— Да, вот так прямо и сказал!

— Но так нельзя… — пролепетала Мира.

— Он начальник. Ему можно!

— Ты должен был ему ответить! Он не имеет права…

— Я не ответил. Не поверишь, я был в таком шоке, что сказать ему что-то или возразить просто не смог. Я стоял и улыбался, как дурак! Как будто то, что он сказал, было крайне забавным! А напоследок посоветовал, чтобы я завязывал со всем этим! Ему не нужны проблемы с моей женой! Мира, откуда эти подробности, ты не хочешь мне сказать?

— Я не знаю, — растерянно прошептала девушка, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

— Правда? А вот я знаю! Сколько раз я просил тебя не откровенничать с девками из корпуса?

— Я не… — запротестовала Мира, но он перебил ее.

— Ты думаешь, Галя или Катя так замечательно к тебе относятся? Ты думаешь, у них нет повода желать тебе зла? Ты забыла, чье место заняла?

Нет, Мира не забыла. Да и как можно было забыть? Раньше, до нее, в «Береге роз» работала еще и родственница Галины. Они втроем — Катя, Галя и Таня — составляли замечательный тандем. Потом Таня ушла в декретный отпуск, а ее место заняла Мирослава и заняла основательно. Таня тоже работала по договору, но это не имело значения. К тому же в «Береге роз» давно ходили слухи о введении в штат еще одной единицы…

Нет, Мира никогда и ни с кем не делилась никакими интимными подробностями, но и Галя, и Катя, безусловно, о многом догадывались. Как и большинство в «Береге роз». Только они с Вадимом не хотели этого замечать. К тому же в коллективе, где многие только и ждали, когда кто-нибудь споткнется, более того, где сами готовы были подставить подножку, одного невзначай брошенного слова хватало, чтобы вызвать море сплетен, разговоров, пересудов.

Мира закрыла глаза, слезы покатились по щекам.

— Все это уже, бесспорно, дошло до моей жены, — продолжал между тем Вадим. — В последнее время она как-то странно посматривает на меня. Ну, да ладно, с ней я как-нибудь разберусь, а вот со всем остальным… Мира, ты хоть отдаленно представляешь, через какое унижение мне пришлось пройти из-за тебя?

Голос Вадима был злым, холодным, жестким. Он ранил девушку сильнее, чем слова, которые произносил.

— А… это… вообще хорошо или плохо, что со мной ты… Ну, быстро… — зачем-то спросила она.

Да, Мирослава понимала, что самолюбию мужчины нанесен сокрушительный удар. Да, она понимала, как это унизительно и гадко стоять перед начальником и выслушивать всякое. Но Самарин же мог и должен был ответить, а он промолчал. Пришел в ярость, выход которой дал, обрушив ее на Миру. Ему нужно было кого-то обвинить, чтобы самому не чувствовать вины. И он обвинил ее.

— Это уже не важно! Ты же понимаешь, после случившегося мы не сможем больше встречаться, — сказал он.

Это был не вопрос. Утверждение. Он все решил за обоих.

— Нет, — вырвалось у Мирославы. — Нет, пожалуйста, нет! Я не хочу! Ты же знаешь, я не смогу без тебя, — заплакала девушка.

Но ни слезы ее, ни ее боль его не тронули.

— Все, давай! Обед закончился, мне нужно идти работать! — бросил Вадим и отключился.

А Мира так и осталась стоять, прижимая телефон к уху. Она слушала короткие гудки, а из-за слез ничего не видела.

Слезы беспрерывным потоком катились по щекам, казалось, они не иссякнут никогда. Сколько бы девушка ни пыталась стереть их ладонью, они продолжали течь. Хотелось кричать и выть навзрыд. Мира пошла по тротуару, не обращая внимания на шумевший вокруг город, на любопытные взгляды прохожих. Она ничего не замечала, не знала, куда идти и где укрыться, спастись от боли.

Она не могла его потерять. Без него ее просто не было. Он занимал собой все пространство ее души. Он и был ее душой. Все помыслы, мечты и мысли ее были о нем. Вадим был воздухом, которым она дышала, ее миром. Ее вселенной. Светом в темном тоннеле ее жизни. Как же так легко он мог отказаться от нее? Ведь она так его любила!

Мирослава не помнила, как оказалась в своей машине, как завела двигатель и тронулась с места. Глаза опухли от слез. На город быстро опускались сумерки. Свет встречных фар бил в глаза, ослепляя. Водители проезжающих мимо машин зачем-то пронзительно ей сигналили. Мира не реагировала на них. Вязкая, липкая апатия накрывала ее с головой, притупляя чувства и инстинкты. Все стало безразлично, и, в первую очередь, собственная жизнь…

В какой-то момент захотелось отпустить руль и покончить со своей жалкой никчемной жизнью раз и навсегда. Разом покончить и с болью, и с отчаянием, и с обвинениями Вадима, и с людской завистью и злостью. Смерть могла бы стать поистине спасением. Мира закрыла глаза.

Внезапно салон пронзил телефонный звонок. Девушка вздрогнула и тут же открыла глаза. Самарин!

Но нет, это был, конечно же, не он.

Мира подошла к окну и отодвинула сливочный шелк занавески. С двенадцатого этажа нового дома в фешенебельном районе Минск простирался как на ладони. Неоновые огни витрин и реклам, иллюминация улиц, сверкающие и переливающиеся елки, там и тут взлетающие в небо фейерверки, взрывы петард… Столица не спала в праздничную ночь. Мир встречал Новый год! Каким он будет? Что принесет с собой? Девушка тяжело вздохнула и достала мобильный телефон. Просмотрев сообщения от немногочисленных знакомых, сжала его в ладонях и прижала к груди.

За стеной в просторной гостиной и примыкающей к ней столовой веселились друзья Рудинского. Смех, крики, шум, гам, выстрелы пробок от шампанского, брызги в разные стороны, хлопушки, бенгальские огни; счастливые, веселые и беззаботные лица смотрели на Мирославу со всех сторон. А у нее на душе скребли кошки, и сердце разрывалось на части.

Она не понимала, зачем согласилась и приехала. Степик, конечно, пустил в ход все свое красноречие, напирая на то, что его родители, соответственно Мирины дядя и тетя, не видели племянницу более десяти лет и просто сгорали от желания повидаться. У самой девушки ответного желания не возникло, и все же она дала себя уговорить и оказалась в Минске.

Решающим аргументом стало то, что девушка чувствовала: останется в деревне, наедине со своими мыслями, сожалением и болью — что-нибудь точно натворит. После тяжелого разговора с Вадимом, после всего передуманного Мира не раз порывалась позвонить ему, объяснить все, опровергнуть его обвинения, разубедить, заставить выслушать, поверить и не поступать опрометчиво…

Но что-то останавливало ее. Страх ли или нежелание снова услышать холодный голос, не терпящий возражений? А может, остатки гордости не позволяли окончательно унизиться перед ним? Мира предполагала, что разговор, вполне возможно, закончится ее слезами и мольбами не оставлять ее.

Но здесь, сейчас, в этой шумной толпе, за сотни километров от него было еще хуже. Да, в Старых Дорогах она медленно сходила с ума, но там она знала, что он рядом. И она запросто могла сесть в машину, поехать к его дому и хоть всю ночь сидеть, глядя в темные окна.