Дверь, запирающая проход в погреб, жалко висела на нижней петле.

«Где-то тут была свеча», – вспомнил он и полез рукой в выемку над дверным косяком.

Резкая боль пронзила кисть. Раздалось яростное шипение. Из темноты на него смотрели два желтых глаза.

– М-мрук? – нерешительно, удивленно прозвучало из прохода в подвал.

– Полкан! – забыв про боль в руке, радостно воскликнул Калин. – Полкаша! Сукин ты сын! – тискал он выпорхнувшего ему навстречу мрякула. – Дружище. Милый мой. Живой. Нашелся… – бормотал, гладя, то прижимая, то осматривая верного друга.

Полкан мурчал трактором, срываясь на повизгивания, облизывал руки и соленые от слез щеки мальчишки. Так они сидели долго. Потом, все же разыскав свечу, спустились вниз, откопали припрятанные вещи.

Выбравшись на улицу, Калин решил посетить порт и, поглаживая цепко впившегося в плотную кожаную куртку когтистыми лапками зверя, направился прямиком туда, через трущобы. Не страшно.

В порту вездесущий ветерок неизменно сдувал мошку в сторону, не давая той как следует обосноваться и выбрать жертву. Пьяные моряки и грузчики в обнимку слонялись по набережной, горланя матерные песни. Размалеванные жрицы любви хватали одиноких путников за рукава, а особо отчаянные и за то, что пониже пояса, и завлекали к себе на огонек. Образовывались пары.

Одна такая парочка привлекла внимание Калина. Он сам не понимал вначале, почему. На всякий случай, решив довериться интуиции, он незаметно отправился следом. Каково же было его удивление, когда в неприглядном спутнике жрицы любви он узнал Витьку! Вместе с дамой тот зашел за какие-то ящики, выставленные прямо у причала.

Волнение Калина передалось и кукри – тот завибрировал от нетерпения. Мрякул вспорхнул, заложив вираж в небе.

– Сейчас, сейчас, – шептал Калин, поглаживая рукоять. – Мы оба изопьем из этой чаши. Ты – крови, а я – сладость мести…

– Пошла вон! Дешевка! – послышался возмущенный крик Свистуна. – Ты и этих денег не стоишь. А будешь возмущаться – утоплю.

Из-за пирамиды ящиков выбежала деваха, явно опасаясь за свою жизнь, всхлипывая и размазывая по лицу потекшую краску, пронеслась мимо Калина. Спустя полминуты появился и сам крикун, на ходу поддергивая штаны. Подняв глаза и встретившись взглядом с одним из тех, кого год назад сдал имперцам, застыл на месте.

– Калин? Ты как тут? – удивленно и наигранно радостно пролепетал этот подонок.

Если бы кукри мог говорить, то сейчас бы он пел. Проникнув по самую рукоять в грудь предателя, клинок жадно «пил».

Калин, не переставая буравить взглядом свою жертву, оттолкнул его ногой в грудь, извлекая клинок. Кукри был абсолютно сух, только засиял голубоватым цветом. Проследив за падением мертвого тела с причала в воду и плюнув ему вдогон, курсант громко, скорее для себя, чем для трупа, сказал:

– Меня зовут Ворн.

* * *

«Ворн… когда рука выводит эти буквы, я вглядываюсь в них. Не имя, не фамилия, так, какая-то кличка, больше подходящая зверю. Зверю, которого боятся.

Есть ли какой-то смысл в этом давнем обычае – давать имя? Древние верили, что таким образом еще только что родившаяся душа обретает чье-то покровительство и судьбу. И если это так, то что происходит с человеком, когда он обретает новое, взрослое имя? Меняется ли его нить жизни, или же над ним продолжает довлеть его прежний рок?..

У меня было много имен: Артемий, Взрывник, Калин, „Эй, пацан!“… Ворн. Иногда я в них путаюсь и начинаю думать, что человек, который носил то или иное имя, был кем-то другим, не мной, но хорошо мне знакомым.

Однако „Ворн“… признаться честно, из всех моих имен являлось не самым любимым: рваное, грубое, каркающее. Когда его произносишь, оно выстреливает, звуком вспарывая воздух. Ворн… оно и правда чем-то напоминает темную тень ворона, стремительно взмывшего в небеса…

Слыша это имя, многие вздрагивают. Это не то, согласитесь, о чем мечтает парень подросткового возраста, верно? И вот уже в который раз, устало протирая плоть клинка, насытившуюся кровью, я вглядываюсь в отражение… Ворн. Да, я – Ворн».

Легкая улыбка скользнула по обрызганному кровью лицу, а рука пригладила взлохмаченные черные волосы, убранные в тугой хвост.

– Мурк… – прозвучало над головой.

Конец второй книги