– Калин, пошел!

– Удачи, мужики, – поднялся он с лавки и вышел в темный коридор.

Идя под пристальными взглядами конвоя, Калин обратил внимание на бурые разводы вдоль прохода. Навстречу ему за крюк, всаженный в ногу, тащили изуродованное, но еще узнаваемое тело Мирона.

«Вот тебе и будущее, – сокрушенно подумал Калин, проводив взглядом недавнего товарища. – Что ж это за страна такая, что за нравы, где человеческая жизнь ни стоит ничего?!»

Молодой неокрепший разум Калина никак не мог принять такой расклад вещей. На одно краткое мгновение его обуяла ненависть ко всему и всем. Но видимо, сказавшаяся привычка, выработанная долгими изнурительными тренировками, вернула его сознание в ясность.

«Дисциплина и порядок прежде всего. Эмоции потом», – всплыла откуда-то из глубин сознания мысль.

Залитая солнцем и кровью площадка в плотном окружении двухэтажных строений без окон, на балконах которых сидели зрители, на крышах стояли лучники, скорее, для проформы, нежели для безопасности. Босые ноги Калина ступили на раскаленный песок. Его подтолкнули в спину, закрыв за ним низенькую деревянную дверь. Стоящий у стены стражник кинул к ногам мальчишки короткий меч. Толщина заточки и округлость колющего края указывали на то, что это оружие являлось учебным. Именно так оно и было – учебный гладиус больше походил на кухонную лопатку для переворачивания блинов, нежели на оружие. Настороженно поглядывая по сторонам Калин, поднял этот меч, подумав, что таким даже дров не нарубить, не то что биться. С противоположной стороны на арену вышел еще один мальчишка, на год или два старше Калина. Он даже внешностью походил на него, словно брат, если не родной, то двоюродный уж точно.

– Славься, великий Император! – выйдя на середину арены, звонко воскликнул тот мальчишка, вскинув свой гладиус.

Его меч выглядел хищно. Даже с расстояния в десять шагов угадывалась его отменная заточка.

– Не повезло тебе парень, – шепнул стражник в спину Калина. – Это еще тот ублюдок.

– Три рублика на этого ставлю, – шепнул второй стражник.

«Неужели на мою победу аж три рублика поставили?» – усмехнулся Калин и, не поворачиваясь, произнес:

– Ставь больше. Я выиграю.

Услышанные в ответ сдавленные смешки говорили, что стражник поставил вовсе не на победу Калина. В его проигрыше никто не сомневался. Имперцы ставили на время. Около пяти минут обычно гоняли «мясо» по арене, показывая главнокомандующим, чему научились за семестр, а потом начиналось самое интересное – ученик выбирал способ умерщвления, а стражники ставили, обычно, на три минуты и больше. Этот ученик Тарга славился особой изощренностью и любовью к показухе, поэтому стражник поспешил первым поставить три монеты на «мясо», точно зная, что того будут убивать медленно, долго, отсекая кусок за куском, и умрет он, скорее всего, от кровопотери или болевого шока, моля о смерти, как о даре избавления.

Смерив Калина оценивающим взглядом, щенок-первокурсник принялся кружить вокруг «мяса», делая обманчивые выпады. Калин стоял понурой плаксуньей, с безвольно опущенными руками. Он видел по положению ног бойца, что все эти броски не будут иметь завершения. Они нужны лишь для того, чтобы привлечь внимание, развернуть противника лицом к солнцу, ослепить, и только после этого последует нападение. Делая неуклюжие попытки защититься, Калин шажок за шажком безвольной куклой разворачивался туда куда, его и вели.

«Господи, неужели я тоже когда-то был таким тупым?» – подумал Калин и, не дожидаясь финального завершения этих топтаний, напал сам.

Он лишь обозначил движение, выкинув вперед руку с клинком, и тут же вернул ее назад, с умилением наблюдая, как рука щенка пошла в движение с целью отвести в сторону этот выпад и нанести свой удар, но рассекла лишь воздух, а клинок Калина плоской стороной со звонким шлепком опустился сверху. Кисть щенка онемела, выпустив оружие. Растерявшись, тот чуть замешкался, таращась на свой выпавший гладиус, и совершенно бездумно потянулся за ним, тем самым замечательно подставившись противнику. Калин на миг улыбнулся, вспомнив Борга и его удар ворона. Сделав два коротких шага, заходя за спину щенка с определенно вымеренной скоростью, в определенно нужную точку затылка он нанес единственный, но сокрушительный удар. Щенок дернулся, упав на четвереньки, и спустя мгновение дико заорал. На скрученных нервных жгутиках висели глазные яблоки, раскачиваясь над самой землей. Повисшую тишину нарушал лишь жалобный вой мальчишки. Высокий мужчина в красном широкополом плаще порывисто поднялся с места и вышел прочь, скрывшись в черном входном проеме за ним. Не так поспешно вышел не менее статный человек в сером плаще.

– Что это сейчас было, Тарг?! – откинув назад алую полу своей накидки, в яростном возмущении спросил Крам. – Беспризорник?! И ты мне смеешь утверждать, что это всего лишь беспризорник?! Удару ворона перестали обучать лет пять назад, и то кроме определенного подразделения ему никогда и никого не учили! Не знаю, делай, что хочешь, но он с моим щенком биться не будет! – взмахнув краем плаща, словно птица крылом, Крам, чеканя шаг, стремительно удалился, оставив задумчиво улыбающегося Тарга в полном одиночестве.

* * *

Утро новой жизни Калина началось в одиночной камере, там, куда его закинули после боя на арене.

– Я же говорил, на меня поставь, – улыбаясь окровавленными после удара стражника губами, произнес он, когда эти же стражники волокли его по коридору.

Отбить тот удар Калин, конечно же, мог, но он позволил стражнику треснуть себя древком копья по лицу, потому что не желал быть нашпигованным стрелами и походить на ежа. С разбитой губы текла кровь, и куда его волокли, он не знал, но несмотря на это настроение было хорошим. Зашвырнув пацана в «тамбур» полтора на два метра без единого, даже самого малого, оконца, его оставили в покое. Несколько часов Калин сидел в ожидании, прислушивался к звукам по ту сторону дверей, пока не уснул. Проснулся он от шума и суеты, доносившихся снаружи. Его вывели во двор, запихали в крытую перевозку, повезли. По времени дороги и разговорам конвоиров, слышавшимся сквозь доски, Калин догадался, что его везут в то же место, где он пробыл последние десять дней. Выбравшись после приказа на улицу, он в этом убедился. Кандалы не надевали, копьями не тыкали и даже не оскорбляли.

– Следуй за мной, – равнодушным тоном произнес подошедший парень – курсант.

Двое конвоиров – взрослые воины – спокойным шагом шли позади Калина, сопровождая того до дверей в кабинет.

За большим деревянным столом, заваленным бумагами, широко расставив локти, сидел никто иной как «бог и царь» этого учебного заведения. Подперев руками подбородок и почесывая бороду, он устало смотрел перед собой. Старые шрамы с каждым годом все чаще дают о себе знать – болят, чешутся, реагируя на изменения погоды. Глаза от долгого чтения и письма утратили прежнюю зоркость, слезятся, бывает, нестерпимо горят. Дослужившись до генеральского чина, на исходе своего срока военной службы он, пожелав остаться в армии, принял предложение друга и соратника занять пост главы школы безродных щенков. Казалось бы, хорошая должность ярмом повисла на шее воина. Бесконечные бумаги и писанина стали ненавистны. Хотелось взять этот стол, да и треснуть им кого-нибудь по голове, потом, выхватив меч, выйти во двор, кромсая всех, кто попадется на пути, в надежде, что чья-то меткая стрела оборвет его агонию.