Обычно, он не занимался подобнобными делами сам, все делалось по звонку одного из его помощников. Но Ромео относился к своему Куперу с таким трепетом, что Мэйз решил оказать ему ничего не стоящую услугу. Заодно, и на местный офис можно было взглянуть. Может, он все это время доверял свой «Порш» какой-нибудь задрипанной конторе!

Нет, с конторой все было в порядке, и вполне довольный, Мэйз вышел на улицу. Вынув телефон из кармана, он собирался вызвать такси и ехать назад на стоянку, за своим автомобилем.

Не успел он набрать нужный номер, как из-за поворота вывернули два мотоциклиста на изрядно потрепанных «Харлеях».

Люди на мотоциклах, по понятным причинам, всегда привлекали его внимание. Вот и в этот раз, он уставился на тех двоих, и на время позабыл о такси.

По мере того как они медленно приближались, у него крепло ощущение, что он знал обоих, хоть и давно не видел.

Тот, что ехал чуть впереди, был рыжий как огонь, и его длинные нечесаные волосы развевались по ветру. Продолговатое, высохшее лицо с тяжелой лошадиной челюстью имело характерный розовато-бледный оттенок, а глаз почти не было видно из-за прозрачно-голубого цвета и припухших розовых век.

Второй, он следовал за рыжим, представлял собой толстенького китайца с лоснящейся кожей и выражением лица керамического болванчика. Умильная улыбка застыла на его пухлых губах.

Китаец на Харлее?

Мэйз точно знал их. И они знали его.

Рыжий видимо плохо видело, потому что, приближаясь к Мэйзу, он сосредоточенно щурился и вытягивал шею. Китаец продолжал улыбаться, так что Доминик не понял, узнал тот его или нет.

Рыжего звали…

«Дрын!» – воскликнул Мэйз.

– Я Дрын! – радостно заорал рыжий. А китаец был…

– «Ленин!» – Невероятно! Мэйз не видел этих двоих со студенческой скамьи.

– Дрын и Ленин! – снова воскликнул Мэйз. Про себя он попытался вспомнить, почему же китайца именовали странной кличкой «Ленин». Он не вспомнил, а логически это вывести было невозможно. Ибо, даже если этот парень переехал в Америку из социалистического Китая, то все равно, причем здесь Ленин?

2.

– Стена! Чувачелло! Это ты! – Рыжий соскочил со своего Харлея. Он был невероятно высокий и очень худой, из-за чего казался еще выше. – Зашибенно! Офигеть! – Дрын схватил Мэйза в охапку и принялся похлопывать его по спине своими руками огромными, как лопаты. В голове Доминика мелькнула мысль, что сейчас его спина будет окончательно отбита.

– Стена! Чувачелло! – Китаец, который, наоборот, был ростом еще ниже Ромео, попытался запрыгнуть на них сверху, но достал руками только до плечей Мэйза. – Офигенно!

«Стена». За свою необычайную стойкость Мэйз был одарен почетной кличкой в Университете, где они учились вместе с Дрыном и Лениным. Только Мэйз на факультете истории искусств, а эти двое – на химическом. С самого юношества они слыли людьми, мягко говоря, не в себе.

Дрын был повернут на экспериментах по смешиванию химических веществ, и мечтал получить Нобелевскую премию за изобретение какого-нибудь чудо – соединения.

Ленин, наоборот, мог сутками напролет раскладывать все подряд на молекулы и атомы, и изучать химическое строение чего попало. Он не мечтал ни о каких премиях, его захватывал сам процесс.

– Ну и чо, чувачелло? Как бредёшь? Нехило? – засыпал его вопросами Дрын, Ленин без устали повторял:

– Зашибенно! Офигеть! Мэйз! Стена!

– Я не верю своим глазам. Вы-то в этом городе откуда взялись?

– Не, я не втыкаю! А ты-то чо тут делаешь? Ты же, вроде, в Эл-Эй воздух портишь!

– Я здесь на пару дней по делам. Сами как?

– О! Супер! Супер! По делам! Стена! Офигенно!

– Офигенно! Зашибенно!

– Как вас сюда занесло? – у Мэйза уже начала кружиться голова от их «офигенно» и «зашибенно». Кроме того, он пока не понимал доброй половины того, что они плели.

– Потащились с нами, Чувачелло! Запеленгуй, чо мы тут фигачим!

– Мы тут зарылись! Копы заерзали! А здесь нам просто масло! – вставил Ленин.

– И давно?

– До фига! А ты, вроде, зашибенным чуваком заделался! Крутой, говорят, как яйцо!

Мэйз усмехнулся:

– Эй, Дрын! Ну что, ты свою Нобелевскую Премию получил?

– Да на фига она мне сдалась, эта мелочевка занюханная!

– Разве на Нобеле валюты наскирдуешь? – фыркнул Ленин.

Дрын похлопал заскорузлой красной ладонью по сиденью мотоцикла:

– Давай, чувак, сажай свою задницу на мое корыто и поперли! Я тебе такого Нобеля забубеню, обалдеешь!

– Дрын, ты меня пугаешь! Погоди, я хочу свою тачку забрать со стоянки на Мёлбери-стрит! Можем подъехать?

– Бли-ин, чувак, а чо она там делает?

– Стоит!

– Стоит! Как Стена стоит? Как Стена у стены стоит?! А-а, ржач! Так бы сразу и сказал! Базару нет! Попердячили!

Забираясь на потертое сиденье Харлея Дрына, Доминик подумал, что со студенческих времен состояние их голов, пожалуй, серьезно ухудшилось. Но с кем еще он так отрывался тогда? С кем он испытывал больше свободы? Кто был веселее и бесшабашнее всех? Кому было наплевать на все и вся, то ли по глупости, то ли от безумия?

Дрыну и Ленину.

Кого больше всех ненавидели и побаивались все примерные мальчики и девочки?

Дрына и Ленина.

Кто, пускай невольно, привил ему страсть к риску?

Дрын и Ленин. С кем они курили марихуану прямо под лестницей полицейского участка?

Странный вопрос!

Если что-то вдруг взрывалось в туалете, то это всегда были Дрын и Ленин. Если в закусочной ни с того, ни с сего, у всех разом начиналось расстройство желудка, то это тоже всегда было делом рук Дрына и Ленина.

Кто, в конце концов, научил его ездить на мотоцикле? Ну, конечно, Дрын!

Так что, хоть осторожность Мэйза и заставляла его держаться с ними настороже, ему до дрожи захотелось провести часок в этой сумасшедшей компании. Позабыть обо всем!

Последние пятнадцать лет он провел в яростной драке за свое место под солнцем. Денно и нощно он закалял свою волю как сталь, безжалостно тренировал самообладание, изощренно пытал себя жесточайшим самоконтролем, вновь и вновь подтверждая свое прозвище. Он не позволял себе ни единого лишнего звука. Он строил свой мир успеха по осколку, каждый из которых, край к краю, укладывал один, собственными руками, срезая слоями кожу и слизывая кровь.

За двадцать лет он научился ходить по трупам, контролировать каждый свой взгляд и менять обличья. Он знал и умел все, что ему было необходимо, чтобы раздавить каждого, кто встал бы на его пути. Ему хватало трех минут разговора, чтобы нащупать слабое место собеседника, и двух жестов, чтобы понять, что у того на уме. Он использовал все свои навыки, чтобы начать с маленькой типографии, превратить ее в медиа империю, управлять тысячами ее служащих, и сметать конкурентов со своего пути.