В тот момент, когда Ромео дернул запертые двери обиталища науки, он вдруг вспомнил, что сегодня было воскресенье, поэтому в главное здание войти было нельзя.

И как он мог забыть о том, что в деканате испокон веков свято чтут воскресный выходной, и в этот день никогда никого не бывает?

Почему же Мэйз не напомнил ему? Он должен был это знать, раз собирался встречаться с профессурой. Общаться с преподавателями он конечно же будет не у запертых дверей, а где-нибудь в ресторане или в библиотеке или, на худой конец, в парке.

Ромео битый час просидел на скамейке, как на раскаленных углях, и беспрестанно курил. Мысли и страхи одолевали его. Когда зазвонил телефон, он даже подпрыгнул от радости.

Он растоптал окурок и торопливо зашагал по дорожке сквера. Подгоняя самого себя, Ромео то и дело переходил на бег, и прикидывал в уме, как ему лучше доехать до дома – на автобусе или на такси.

В итоге, он почти весь путь пробежал пешком: от волнения и нетерпения мысли его путались, он не мог вспомнить ни маршрута автобуса, ни номера телефона службы такси, так что продолжал бежать, пока, наконец, на одной из остановок его догнал нужный автобус.

После ухода Мэйза Ева была сама не своя. Он оставил ее в полном смятении. Этот красавец был лет на пять моложе нее, но ведь Люциус, ее нынешний любовник, почти одного возраста с ее сыном!

Ева нервно расхаживала по кухне из угла в угол. Она была, конечно же, рада, что у Ромео все в порядке, и их отношения наладятся. Но ведь это вполне закономерно: раньше или позже ее сын все равно вернулся бы к ней.

Что бы там ни рассказывал Мэйз, а скучал Ромео по ней только потому, что без нее он чувствовал себя потерянным. Все равно, без нее он не мог быть цельной личностью!

Разве чужой человек, пускай даже необыкновенно великодушный, красивый и влиятельный, мог заменить Ромео мать?

Разве мог кто-то сомневаться, что со временем, ее преданный, нежный сын раскается в своих словах, признается в том, что не может существовать без нее?

Конечно, нет!

Вот, она скоро переедет в Лос-Анджелес, и тогда все встанет на свои места!

Но Мэйз…ах, этот Мэйз!

Она даже не могла согласиться с тем, что именно Мэйз занимал сейчас почти все ее мысли. Это было недостойно, но так восхитительно!

Перед ее глазами все еще стоял он: эти невероятные глаза, эти губы. Сильный, подтянутый, сложенный как олимпийский бог. Она даже не решалась представить себе его тело, как бы оно выглядело без одежды… У нее кружилась голова уже от того, что она признавалась себе в том, что вожделеет его.

Он мог бы стать для нее таким досягаемым совсем скоро…

Это неимоверное волнение требовало немедленного успокоения.

Ева поспешно поднялась наверх, в спальню.

Люциус лежал в постели, уставясь в телевизор. Она молча выключила телевизор и скинула шелковый халат персикового цвета.

Люциус О. Кайно, безусловно, был далеко не так роскошен, как Мэйз. Но он молод, крепок и горяч. И он всегда рядом. Кроме того, Ева уже привыкла к нему, и была ему, в некотором роде, даже благодарна за возвращение утраченной молодости.

Но ее цель была определена.

«Ева готова подождать еще немного, – подумала она, – и, в конце концов, получить свой главный приз! Свое яблоко».

Часы в спальне показывали начало второго, когда, успокоившиеся и утомленные, Ева и Люциус лежали в кровати. Они недавно заказали пиццу и теперь ждали, пока ее привезут. Они молчали, глядели в потолок и думали, каждый о своем. Люциус курил. Ева позволяла ему курить.

Она трогала пальцами золотистые, упругие завитки его волос и мечтала о том, как, блаженствуя на шелковых простынях, будет так же касаться волос Доминика. Они почти черные, густые и, наверняка, непослушные.

Люциус понимал, что мысли женщины, которая лежала в это мгновение рядом с ним, далеки от него. И Люциус прекрасно понимал, с кем именно были сейчас ее мысли.

Но какое это имело значение? Никакого. Да и разве он ревновал? Вообще-то, нет.

Он ненавидел Мэйза. Он завидовал ему. Но только, когда видел его. Но он видел его всего дважды. Может, увидит, еще раз или два.

Ну и что с того? Есть люди и побогаче. Есть и покрасивее. Есть и поважнее.

Люциуса О. Кайно уже заботили совсем другие вещи: ему необходимо было искать новые доступные пути к славе. Желательно, конечно, чтобы эти пути прокладывал для него кто-нибудь другой. Не выгорело с Ромео? Что ж, очень жаль. Он бы надрал этому сопляку задницу. Но он, Люциус О. Кайно, не станет зацикливаться на этом, а непременно подыщет себе что-нибудь более интересное.

В дверь позвонили.

– Это пицца! – Ева оживилась, вскочила с постели и устремилась вниз, лишь набросив на себя халат.

Люциус полежал еще минут десять, чтобы дать ей время достать из холодильника пиво и поставить тарелки, а потом тоже вылез из постели и отправился на кухню. Он был страшно голоден.

Ева распахнула дверь с возгласом: «Пицца!», когда глаза ее встретились с небесно-синими, огромными глазами, которые смотрели на нее чистым и открытым взглядом, взглядом… ее сына.

– Боже мой! – Воскликнула она. На пороге стоял Ромео.

Улыбка медленно соскользнула с его лица.

Радостная, моложавая женщина с золотыми волосами, в едва запахнутом халате, растрепанная после постели, мало походила на измученную страданиями, одинокую женщину, о которой говорил Доминик.

Кроме того, она ждала…пиццу?

– Пиццу? Мама, с каких пор ты начала есть пиццу?

– Я изменилась, мой любимый! Ромео! Сынок! – Она обняла его через порог и крепко прижала к себе.

В это мгновение Ромео решил, что понял, в чем заключалось счастье. Это просто объятие самого дорогого тебе человека. От нее замечательно пахло, как всегда, цветами. Он зарылся лицом в ее золотые волосы и глубоко вдохнул этот запах, за которым он так соскучился.

– Заходи скорее, милый! Боже мой, не могу поверить! Ты приехал! Доминик говорил, что ты приедешь очень скоро, но я не думала, что так скоро! Как я рада тебя видеть!

Ромео переступил через порог и оглянулся по сторонам. За минувший месяц здесь ничего не изменилось.

«Да, что такое месяц? Ничего и не должно было меняться!» Тем не менее, у него возникло ощущение, будто он не был здесь лет сто.

С улицы донесся нарастающий, сухой треск мотора, который внезапно стих у дома Дэниелсов.

Ева и Ромео одновременно выглянули из-за двери. С ярко раскрашенного мопеда, спрыгнул рыжий паренек в огромных наушниках.

Он взбежал на крыльцо дома и, весело приплясывая, протянул им большую картонную коробку: «Экстра размер, двойной пепперони, для Евы Дэниелс, мэм?» – очень громко спросил он. Ева кивнула и отдала ему деньги. Он задорно козырнул, запрыгнул обратно на свой мопед, и окрестности вновь огласил сухой треск мотора.