class="p1">– Значит, он там главный?

– По крайней мере, по его мнению.

Саммис откинулся на спинку кресла и шумно выдохнул, словно резко спустив накачанную шину, что свидетельствовало об отличном состоянии легких. Его глаза в сеточке морщин по-прежнему смотрели бесстрастно и зорко.

– Делли, девочка, будь добра, объясни мне одну вещь, – начал он таким тоном, словно просил об одолжении. – Будь добра, объясни мне, с какого перепугу наша дочь Эми решила застолбить такой поганый участок ядовитого солончака, как Дэн Джексон?

– Понятия не имею, мистер Саммис.

– Вот и я не знаю. И никогда не узнаю. – Хмуро посмотрев на зубочистку в руке, старик поджал губы.

Через секунду-другую Делия решилась нарушить молчание:

– Ну а как насчет Клары…

– Ах да, Клара. Нет, надо же! У него еще хватило наглости уволить дочь Чарли Бранда! Я, собственно, собирался завязать с финансированием старателей. Мне, в мои семьдесят, уже невмоготу тягаться со сворой мелких спекулянтов, пытающихся пролезть в наш бизнес, включая ту женщину… как бишь ее зовут… которая перекупает моих людей. Она вроде недавно вернулась оформлять очередной развод… У меня больше нет сил за всем приглядывать.

– Вы не можете закрыть контору! – испуганно воскликнула Делия.

– Твоя правда. Думаю, не могу. Об этом не может быть и речи. Положа руку на сердце, если бы я нашел, куда деть Дэна Джексона, то поручил бы Кларе заправлять делами конторы. Эх, сделать бы его начальником лодочной станции на озере Пирамид!

– Значит, Клару не уволят?

– Нет, мэм. Никогда. Я непременно переговорю Дэном. Может, прямо сегодня вечером, хотя, скорее всего, завтра. – Он встал с места. – Ладно, уже шестой час, а оставлять этого типа на ужин было бы крайне нежелательно. Делли, у тебя ко мне что-нибудь еще?

– Да. Я хотела бы получить подтверждение. Не хотелось бы откладывать все в долгий ящик. На то есть личные причины. Конечно, если вы обещаете все уладить, у меня нет оснований сомневаться… Впрочем, если вы напишете записку, буквально одну строчку, я могла бы сама отнести ее Джексону. Я напечатаю на машинке, а вы просто подпишите…

Саммис загоготал:

– Ах ты, прыткая маленькая чертовка! Не доверяешь мне? Боишься, что Дэн сумеет меня отговорить?

– Нет, – возразила Делия. – Определенно нет! Тут сугубо личная причина!

Старик бросил на нее проницательный взгляд:

– Не хочешь ли ты сказать, что тебя связывает с Дэном Джексоном нечто личное?

– Боже упаси! Нас вообще ничего не связывает. Это касается только меня!

Пристально посмотрев на девушку, Саммис сел за письменный стол и взял лист бумаги.

– Ладно, постараюсь изложить все так, чтобы он раз и навсегда зарубил себе на носу, кто здесь главный, – произнес он и начал писать.

Глава 4

Делии удалось покинуть ранчо «Какаду» лишь около семи вечера, с большим трудом отклонив настойчивые уговоры Эвелины остаться на ужин. Записку, подписанную Лемюэлем Саммисом, Делия спрятала под платьем, пришпилив к нижнему белью. Она не могла положить записку в сумочку, поскольку сумочка пропала. Бардачок тоже не годился. Она собиралась заехать на кладбище, а машина не запиралась.

Начало холодать. Солнце, клонившееся к закату, спряталось за холмами.

Вопрос «И что теперь?» в контексте общего замысла по-прежнему требовал ответа. И Делия чисто интуитивно надеялась получить его на кладбище. Преодолев примерно за двадцать минут милю пути до Коди, она свернула на огибавшую город боковую дорогу. Машину пришлось оставить у кладбищенских ворот, поскольку смотритель запирал их после захода солнца. С кладбища уже выезжали последние два автомобиля, и в пределах видимости больше никого не было.

Могилы отца и матери, со скромными надгробиями, находились рядом на ухоженном участке, с подстриженной травой, цветами и четырьмя вечнозелеными кустиками. Делия, прочитав надписи на надгробиях, что стало для нее ритуалом при каждом посещении, немного постояла, после чего сняла шляпку и присела на траву с краю.

И просидела так долгих два часа.

По-прежнему никакого ответа. Объективно говоря, кому-то могло показаться надуманным и даже смехотворным, что человека, решившегося на возмездие и самые крайние меры, чтобы покарать зло, могло выбить из колеи столь мелкое обстоятельство, как украденная с переднего сиденья сумочка, но дело обстояло именно так. Конечно, можно было купить либо одолжить револьвер, или использовать в качестве орудия убийства нож, или выбрать из всех возможных вариантов наиболее доступный метод. Однако Делия не могла или не хотела, сосредоточившись на вопросе, перевести его в практическую плоскость, хотя несколько дней назад именно на этом самом месте у нее в голове и выкристаллизовалось окончательное решение.

Мысли обрывались и путались. Делия была отнюдь не из тех, кто находит болезненное упоение в горестях, несчастьях и злобе, однако тоска и печаль тяжким грузом давили на сердце, а юный организм еще не привык справляться с отчаянием. Она вспомнила, как два года назад Лем Саммис появился у них дома посреди ночи и увел маму в гостиную, и мама потеряла сознание. Только утром девочки узнали, что их папу убили в хижине старателя в горах Силверсайд. Она помнила, как увидела папу в гробу и как мама снова потеряла сознание; помнила те кошмарные месяцы, невыразимо кошмарные, потому что мама ни в чем не находила забвения и не давала найти его дочерям, не оставляя надежды на то, что время залечит душевные раны. Но примерно через два года мама, казалось, неохотно, но была готова сбросить скорбный покров, допустив существование сегодняшнего дня и возможность наступления дня завтрашнего. Мама даже однажды рассмеялась над смешной историей, которую принесла домой Клара. А потом, три месяца назад, пришло новое зло, коварное, подбирающееся исподволь, лишенное разящей стремительности пули в сердце, но не менее смертельное. Делия никогда не претендовала на осознание этого зла, да и сейчас не собиралась претендовать, но она понимала, что оно здесь, и, более того, даже видела собственными глазами его последствия, поскольку именно она в то роковое утро месяц назад вошла в спальню (Клара ушла на работу) и обнаружила, что мама ночью отравилась, решив свести счеты с жизнью.

Делия закрыла глаза и прочла оставленную мамой записку, словно та была прямо перед глазами, хотя сама записка хранилась дома в стоящей в шкафу шкатулке. Прочла каждое слово, преодолевая мучительные спазмы в горле. Мамин ужас перед лицом этого зла был настолько велик, что она не смогла скрыть его даже в прощальной записке дочерям: преподобный Руфус Тоала не упоминался там ни прямо, ни намеком. Однако Делия с Кларой знали. По словам Клары, это было очевидно. Тем не менее только две недели назад, через сорок пять дней после того, как