Кто-то сфотографировал его.

– Отлично, время сиять, – произнёс Харрис, подталкивая его локтём.

– Я тебя объявлю, когда ты поднимешься.

– Вообще-то не поднимусь. – Минт заставил себя улыбнуться. – Почему бы тебе не взять это почётное дело на себя?

Харрис заморгал.

– Почему?

– Ты же знаешь, что сегодня случилось с Тревором. Не факт, что я теперь всеобщий любимчик.

Харрис сразу же согласно кивнул, будто это было очевидным решением. Минт ненавидел его за это, но дело было решено, вишенка положена на торт.

– К тому же, ты это заслужил. Вероятно, в следующем году президентом будешь опять ты. Не мешает попрактиковаться.

Харрис улыбнулся.

– Спасибо, чувак.

– Мне надо сбегать в туалет, – слишком много пива выпил. Но потом я вернусь посмотреть. Ни пуха.

Минт хлопнул Харриса по плечу, затем повернулся и побежал прочь со сцены. Но вместо того, чтобы повернуть налево, в туалет, он пошёл дальше, и вышел через боковую дверь, в ночь.

* * *

Это желание полностью захватило его, до боли в костях. Ему хотелось взять и выплеснуть на неё всё, что горело внутри него, вернуть боль туда, где её место.

Не останавливаясь он перешел лобби Бишоп-Холла – вымершего в субботнюю ночь – и нажал на кнопку лифта. Затем все стало слегка размытым, как будто на водительское место его машины сел кто-то другой, а он просто наблюдал за происходящем.

Вверх, вверх, вверх. Если лифт поедет еще медленней он полезет по его стенкам, вылезет вон из кожи. Звякнувший звук оповестил о прибытии, двери раздвинулись, и он пошёл, наконец, скользящим шагом по коридору. Туман немного сгустился, стены надвигались. Он не мог бы сказать, что вызвало это помешательство – алкоголь ли, или наркотики, или желание столкнуться с ней лицом к лицу.

Набрать код, открыть дверь. Свет был полностью выключен. Но даже в темноте он увидел, что в гостиной беспорядок, тёмные силуэты предметов разбросаны по полу, как ловушки, диванные подушки порваны и разбросаны в стороны. Здесь двое дрались, или один избивал другого или… эта мысль пронзила его – здесь занимались сексом. Значит, это правда. Он своими глазами видел это, следы их пребывания. Эта последняя капля пробудила в Минте что-то новое, что-то звериное.

Он распахнул дверь в её комнату, тяжело дыша. Внутри так темно, только немного лунного света проникает через крошечную щель закрытого занавеской окна. Он уставился на её кровать, на которой провёл рядом с ней бессчётное множество ночей, пока не узнал.

Вот она: тёмная фигура лежит вытянувшись под одеялом. Спит, как будто не пообещала встретиться с ним на балу влюблённых, а потом не явилась. Будто ей нравится ставить его в дурацкое положение, будто ей наплевать на всё на свете.

Ярость охватила его, толкнула вперёд, и вот уже его руки были на ней, он схватил её за плечо и за талию и потряс.

– Просыпайся, Джессика. Просыпайся, чтоб тебя, и посмотри на меня.

Она чуть пошевелилась и издала низкий стон.

– Я не шучу. – Он потряс её сильнее. – Я знаю, что ты сделала. Просыпайся!

Она застонала погромче и попыталась стряхнуть его руку.

– Убирайся! – пробормотала она сонным, еле слышным голосом.

– Думаешь, можешь меня просто вычеркнуть?

У него дрожали руки. Хотя эта была дрожь от гнева, ему стало стыдно, что она может это увидеть, и он сильным толчком перевернул Джессику на живот, как переворачивают непослушного ребёнка, чтобы его было легче отшлёпать. При этом её голова ударилась о спинку кровати. Она вскрикнула, но голос застрял у неё в горле.

Этот звук её боли вызвал в нём дрожь удовлетворения, осознания собственной правоты.

– Оставь меня в покое! – бессвязно пробормотала она в подушку. Она точно была пьяна. Голос был грубым и звучал странно. – Я тебе сказала… что всё кончено. Я тебя ненавижу.

После всего что она сделала, она его ещё и ненавидит. У Минта помутилось в глазах. Он схватил её за плечи и стал жестоко трясти, слыша как голова ударяется о спинку кровати снова и снова, короткие резкие удары.

– Извинись.

Она издала какой-то звук, но это были не слова. Не извинения. Она точно думает, что он не тот, с кем стоит считаться. Кого стоит бояться. Не мужчина.

Бессилие переполнило его, огонь взорвался.

Минт отшатнулся от её кровати, ударился о письменный стол, и тогда увидел их. Массивные ножницы, с острыми как ножи лезвиями. И ему стало ясно что делать, его как удар молнии поразило осознание правильности этого. Он схватил ножницы со стола, сжал до боли в пальцах и как пику вонзил ей в спину. Она закричала в подушку и замахала руками. Плотину прорвало и вся ярость и боль хлынули из Минта на неё. Он выдернул ножницы и снова вонзил в неё, чувствуя, как твёрдая плоть сначала сопротивляется лезвиям, а потом принимает их. Девушка, которая его унизила, пыталась его уничтожить – а теперь это он причиняет ей боль, делает её слабой, заставляет барахтаться как рыба, вытащенная из воды. Они поменялись ролями.

Он снова и снова наказывал её, получая от её тела извинения, которые она не захотела облечь в слова. Это было так приятно, что это чувство сводило с ума, заставляя сердце выскакивать из груди. Он перевернул ее на спину, с силой вонзив ножницы ей в живот, и каждой клеточкой почувствовал, что он-то не отец, у него есть характер, никто не может смеяться над ним. Она сильно ударила его ногой и зацепила занавески, распахнула их, и комнату залил лунный свет. Он смотрел на нее с трепетом предвкушения, желая впитать боль на ее лице, ужас и раскаянье.

Светлые волосы, не каштановые.

Он разжал руку, которой сжимал ножницы. Они с грохотом упали на пол. Это не лицо Джессики смотрело на него, широко открытыми от ужаса глазами, с открытым ртом, который с булькающим звуком с трудом ловил воздух.

Это была Хезер.

– О, Боже – сказал Минт.

Комната закружилась, огонь покинул его, и у него закружилась голова, так что он чуть не рухнул на колени рядом с ножницами. Что Хезер делала в постели Джессики? И почему говорила так нечётко, не сказала что-то, чтобы он понял, что это она?

Что он наделал?

Под взглядом Хезер Минт отступил назад и внезапно увидел сцену такой, как она была, во всей ужасной правде. Увидел кровь повсюду, на кровати, стекающую по стенам, перемазавшую ему руки и его белую рубашку под чёрным пиджаком. Он увидел девушку, которая была ему другом, извивающуюся от боли. Увидел Хезер,