Проследовав в кабинет Комстока, Гудини заявил Берду, что ему тут не рады: мол, он «предал комиссию и препятствовал ее работе». Крэндоны, ожидавшие в гостиной, слышали каждое слово этой ссоры: как Гудини обвинял Берда в саботаже исследований паранормального; как редактор, отрицая свою вину, напустился на Гудини и назвал его «тираном-самодуром». Ненавидевшему конфликты Мунну пришлось в конце концов занять чью-то сторону – ему нужно было выбрать, поддержать редактора или выступить против него. «Берду лучше не участвовать в сеансе», – скрепя сердце решил издатель. По словам Гудини, после этого Берд немедленно отказался от должности секретаря комиссии, понимая, что ему никто не верит. По версии Берда, все было иначе. Он говорил, что покинул должность, поскольку ситуация стала невыносимой: Берд не мог продолжать выполнять свои обязанности секретаря, оставаясь в ссоре с Гудини. Как бы то ни было, новым секретарем комиссии выбрали Принса. Берду пришлось покинуть номер гостиницы и оставить дело, в которое он вложил больше сил, чем кто-либо другой. Он чувствовал себя униженным.

– Ну что, когда уезжаете из Нью-Йорка? – бросил ему вслед Гудини.

– Идите к черту! – вспылил Берд и, попрощавшись с Крэндонами, ушел.

Сэр Артур предупреждал, что все эти разногласия погубят эксперимент «В мире науки», и разгоревшийся конфликт пошатнул душевное равновесие Марджери. Тем не менее она была готова провести еще один демонстрационный сеанс для комиссии. Пройдя в спальню Комстока, она сняла платье, белье и чулки и предстала перед проверявшей ее стенографисткой обнаженной – точь-в-точь как Гудини, когда ему пришлось пройти процедуру досмотра перед побегом из тюремной камеры. Стенографистка засвидетельствовала, что у миссис Крэндон при себе ничего не было. Затем, вновь одевшись, Марджери вошла в комнату для сеансов и устроилась в ящике Гудини. На сеансе присутствовали все те же, что и вчера: доктор Крэндон, Комсток, Принс, Мунн и Гудини. Стенографистка сидела в соседней комнате за приоткрытой дверью, чтобы записывать все, что продиктует ей мистер Мунн. Комиссия осмотрела замки на кабинке, Гудини же уделил особое внимание звонку. Наконец он удовлетворенно сказал, что теперь медиум не дотянется до кнопки. Марджери потребовала, чтобы звонок отодвинули еще дальше от кабинки, но доктор Крэндон сказал, что место вполне подходящее. Затем начались пересадки, как игра в «горячие стулья», которая была бы забавна, если бы не напряженная атмосфера в комнате. Гудини не разрешал доктору сидеть рядом с женой, и потому Принс занял обычное для Роя место справа от Марджери. В ответ на это доктор Крэндон потребовал, чтобы кто-то контролировал Гудини. Иллюзионист сел слева от Марджери и держал ее за руку, а Комстоку, участнику, наиболее благожелательно относившемуся к Крэндонам, поручили контролировать Гудини – его левую руку, левую ногу и голову. Для этого Комсток опустил ступню на ногу Гудини и поднял левую руку иллюзиониста, поставив локоть Гудини на плечо. Затем он скрестил свою руку с левой рукой илюзиониста и прижал голову последнего к двум скрещенным рукам, как бы удерживая своей рукой и руку, и голову Гудини. Мунну подумалось, что они похожи на испанских танцоров в ночном клубе на курорте на острове Лидо.

Гудини подозревал, что Крэндоны хотели ограничить его в движениях, чтобы он не заметил мошенничества экстрасенса. Сами же они потом в личной беседе утверждали, что хотели помешать Гудини подложить в звонок или кабинку что-нибудь, что могло бы очернить имя Марджери. Мунну казалось, что сегодня испытывают не только медиума, но и Гудини. Заперев дверь в коридор и потушив свет, Мунн предложил начать самый главный для Марджери сеанс. Гудини предполагал, что она попытается пронести в кабинку какое-то приспособление, которое позволит ей нажать на кнопку звонка, и сделает это до того, как кабинку запрут, а ее руки обездвижат. Участники сомкнули круг, и Гудини внимательно следил за Марджери. Судя по выражению ее лица, она напрягла мышцы, будто пытаясь поднять то, что уронила на пол кабинки. Поэтому иллюзионист постоянно напоминал Принсу, чтобы тот не отпускал руку Марджери – чем раздражал исследователя и оскорблял медиума.

– Да что с вами такое, Гудини, почему вы беспрерывно это повторяете? – возмутилась Марджери.

– Вы действительно хотите услышать ответ на это вопрос?

– Да.

– Что ж, тогда я отвечу вам. В том случае, если вы пронесли что-то в кабинку, сейчас вы попытаетесь воспользоваться этим предметом.

– Может быть, вы хотите меня обыскать?

– Ни в коем случае, я ведь не врач.

Однако по настоянию Марджери Гудини все-таки просунул руку в кабинку, но не обнаружил там ничего подозрительного. Тем не менее он не мог дотянуться до пола, а ведь именно там, как он подозревал, медиум что-то и оставила. Но если Марджери и мошенничала, то сейчас она показала, что ничем не уступает лучшим цирковым актерам, зарабатывавшим на жизнь своей смекалкой.

Медиум почти сразу впала в транс. Свист Уолтера ознаменовал его появление в комнате, и призрак сразу же напустился на Гудини:

– Гудини, ты, конечно, умник, но твоя хитрость не сработает… Полагаю, ты скажешь, что эта штука оказалась в кабинке случайно?

– Что оказалось в кабинке? – спросил иллюзионист.

– Чистая случайность, верно? Да, Гудини, тебя тут не было, а вот Коллинз был, так?

Прежде чем Гарри успел что-то ответить, призрак впал в ярость:

– Гудини, проклятый сукин сын! Убирайся отсюда подобру-поздорову и никогда не возвращайся! Не уйдешь ты – уйду я. Зачем ты это сделал, Гудини? Ублюдок! Так оскорбить девочку! В кабинке лежит линейка.

Складная линейка идеально подходила для того, чтобы Марджери нажала на кнопку звонка, и Гудини считал, что вспышка гнева Уолтера свидетельствует о том, что медиум разочарована и ничего не может предпринять. Но дальнейшие слова Уолтера все же прозвучали жутко:

– Ты не будешь жить вечно, Гудини, когда-нибудь ты умрешь. И я проклинаю тебя. Это проклятье будет преследовать тебя до самой смерти. Это преподаст тебе урок.

Гудини никак не отреагировал на проклятье, но его куда больше взбудоражило оскорбление призрака – мол, он ублюдок.

– Если бы такое мне сказал мужчина, я бы избил его до полусмерти, – потом говорил он.

По записям доктора Крэндона (впоследствии опубликованным Бердом, Ричардсоном и Дойлом) Гудини повел себя как истерик: «Ничего я не знаю ни о какой линейке, зачем мне что-то подбрасывать? Ох, это просто ужасно. Моя драгоценная матушка, эта святая женщина, была замужем за моим отцом!»

Естественно, Гудини опровергал отчет доктора Крэндона о том, как Уолтер поймал иллюзиониста за руку, когда тот подбросил Марджери линейку, и как Гарри повел себя, когда его раскрыли. Так, по словам Роя, Гудини согнулся, закрывая лицо ладонями, и воскликнул: «Мне плохо. Я сам не свой». В письме Дойлу Рой даже предполагал, что этот аферист украл линейку из комнаты их сына, где Гудини спал тем вечером.

И напротив, в отчете Гудини то было мгновение его триумфа в борьбе с мошенниками-медиумами. Марджери все еще сидела в ящике и, весьма вероятно, пронесла туда линейку. «Ее поймали на мошенничестве», – думал он. Никто не сомневался, что линейка лежит в кабинке. То было одно из немногих утверждений Уолтера, с которым великий Гудини не спорил.