Когда они возвращались назад, Отто-младший уснул. Уоллингфорд отнес спящего ребенка наверх и уложил в кроватку. Дорис сказала, что Отто обычно спит днем два раза, а мерное покачивание лодки окончательно его сморило; она даже думала, что перед ужином придется его будить.

Близился вечер, и солнце начинало садиться.

— Ты пока не буди малыша, — попросил Дорис Уоллингфорд. — Пойдем лучше со мной на причал. Пожалуйста.

Оба они были уже в купальных костюмах, полотенца Патрик взял с собой.

— А что мы будем делать? — спросила Дорис.

— Еще раз искупаемся, — сказал он. — И немного посидим на причале.

Миссис Клаузен беспокоилась, что они могут не услышать, если маленький Отто проснется и заплачет, хотя окна спальни и были открыты. Правда, окна выходили на озеро, а не на большой причал, и любая проходящая мимо моторка могла заглушить плач, но Патрик уверял, что непременно его услышит.

Они нырнули в воду с причала, поплавали и быстро забрались назад по лестнице; почти сразу же на причал упала густая тень — солнце на их берегу спряталось за верхушки деревьев, хотя противоположный, восточный берег был все еще залит светом. Они сидели на причале, подстелив полотенца, и Уоллингфорд рассказывал миссис Клаузен о синих пилюлях, которые принимал в Индии в качестве болеутоляющего, и о том, как во сне, навеянном этими пилюлями, ощущал тепло нагретых солнцем досок причала, хотя сам причал был уже в тени.

— Вот как сейчас, — добавил он.

Она сидела молча и чуточку дрожала в своем мокром купальнике.

А Патрик продолжал рассказывать о том, как услышал во сне женский голос, хотя ему так и не удалось увидеть ту, кому этот голос принадлежал, а это был, можно сказать, самый влекущий голос в мире, и привел слова невидимой женщины: «Ух, до чего у меня купальник холодный. Лучше я его совсем сниму. А ты свои мокрые плавки снять не хочешь?»

Миссис Клаузен продолжала молча смотреть на него и по-прежнему дрожала.

— Пожалуйста, скажи это, — попросил Уоллингфорд.

— Что-то не хочется, — покачала головой Дорис.

И Патрик снова стал рассказывать о темно-синей капсуле и навеянных ею снах — о том, как ответил «да», и о каплях воды, которая падала с мокрых купальников в озеро, просачиваясь сквозь доски, и о том, как он и невидимая женщина разделись донага… Ее плечи и руки были пропитаны ароматом озерной воды и теплом солнечных лучей, и он ощутил вкус этой воды, когда провел языком по ее уху…

— Ты любовью с нею занимался? Во сне? — спросила миссис Клаузен.

— Да.

— Я не могу, — сказала она. — Здесь и сейчас — не могу. Понимаешь, на той стороне озера построили новый домик. Клаузены мне сказали, что у тамошнего парня есть телескоп и он за всеми шпионит!

Патрик видел этот домик на том берегу. Грубо сработанная хижина, даже не покрашенная. Свежеспиленные доски резко выделялись на фоне царившей здесь синевы и зелени.

— А я уж думал, что мой сон вот-вот станет явью, — произнес он. (Он же почти стал явью! — хотелось ему сказать.)

Миссис Клаузен встала и стянула с себя мокрый купальник, прикрывшись полотенцем. Потом повесила купальник на веревку и плотно завернулась в полотенце.

— Пойду разбужу Отто, — сказала она. Уоллингфорд тоже снял с себя мокрые плавки и повесил их на веревку рядом с купальником Дорис. Поскольку ее рядом не было, он не стал возиться с полотенцем. И даже нарочно постоял минутку голым, повернувшись лицом к озеру — пусть этот недоумок с телескопом насмотрится вдосталь. Потом завернулся в полотенце и пошел наверх.

В спальне он надел сухие плавки и тенниску и сунулся в соседнюю комнату. Миссис Клаузен тоже переоделась — в старую майку и нейлоновые спортивные трусы. В таких шмотках обычно мальчишки резвятся в спортивном зале, но Дорис выглядела в них сногсшибательно.

— А знаешь, мечтам не обязательно быть похожими на жизнь, чтобы сделаться явью, — сказала она, не оборачиваясь.

— Не уверен, что у меня еще остались какие-то шансы, — признался Патрик.

Они шли по тропинке к домику — она впереди, а он с маленьким Отто на руках за нею.

— Я еще не решила, — сказала она, по-прежнему не оборачиваясь.

Уоллингфорд угадал, что она сказала — по количеству гласных в словах, — и подумал: это же она говорила ему и в лодке. («Я еще не решила».) Значит, шансы у него все-таки есть? Хотя, по всей вероятности, весьма хилые…

Они тихо поужинали на затянутой сеткой веранде, глядя на темнеющее озеро. Москиты, неумолчно звеня, бились о сетку. Вторую бутылку красного вина они прикончили, пока Уоллингфорд рассказывал о своих попытках уволиться с работы. На сей раз у него хватило ума не упоминать о Мэри Шаннахан. Он не стал говорить Дорис, что впервые эта идея посетила его после того, как Мэри что-то там ему сказала, или что Мэри предложила свой (давно и хорошо разработанный!) план, как наилучшим образом добиться увольнения.

Он заметил, что не прочь бы уехать из Нью-Йорка, но тут миссис Клаузен как будто потеряла терпение; видимо, ей надоело выслушивать его бесконечные планы.

— Я бы не хотела, чтобы ты бросил работу из-за меня, — сказала она. — Если я решу жить с тобой, то смогу жить с тобой где угодно. Дело не в том, где мы будем жить или чем ты будешь заниматься.

Пока Дорис мыла посуду, Патрик прогуливался вокруг стола с Отто на руках.

— Мне бы только не хотелось, чтобы у Мэри родился от тебя ребенок, — призналась она, когда они уже шли, отбиваясь от москитов, в лодочный сарай. Патрик не видел ее лица, она шагала впереди и несла фонарик и сумку с детскими вещами, а он за ней нес Отто-младшего. — Не могу, правда, винить ее в том… что она хотела ребенка от тебя, — прибавила она, когда они уже взбирались по лестнице. — Просто надеюсь, что ребенка у нее не будет. Правда, ты тут ничего уже сделать не можешь. Да и не должен. Пока что.

Патрика поразило, насколько типичной для него оказалась сложившаяся ситуация: механизм, который он невольно привел в действие, набирал обороты, и власти над этой махиной он не имел. Беременна Мэри Шаннахан или нет, связано теперь исключительно со случайностью зачатия.

Уходя из домика, где он чистил на ночь зубы, Патрик прихватил с собой презерватив, достав его из своего набора для бритья. И прятал его в кулаке всю дорогу до лодочного сарая. Когда он опустил Отто на кровать, служившую для пеленания, миссис Клаузен заметила, что он что-то сжимает в кулаке.

— Что это у тебя? — спросила она.

Он разжал пальцы и показал ей кондом. Она в этот момент склонилась над Отто, переодевая его.

— Вернись-ка лучше и принеси еще один. Тебе понадобится по крайней мере два, — сказала она, не поднимая головы.

Уоллингфорд взял фонарик и опять пошел сражаться с москитами. К себе в спальню он вернулся со вторым презервативом и бутылкой холодного пива.