– Ах, неужели правда причиняет боль? – Только из-за ребенка она не набросилась на мужа с кулаками. Вместо этого она присела на край дивана и обула домашние туфли. Мария обвела взглядом комнату, словно ей нужно было сориентироваться. Потом она подошла к платяному шкафу.

– Что ты делаешь? Мария! Что мне нужно сказать? Мне бесконечно жаль! Я не хотел всего этого. Ты представить не можешь, как я был против всей этой истории! Я тысячу раз пытался образумить отца, поверь мне. Но ты же знаешь его упрямство. Что мне оставалось делать, если не согласиться?

Его плаксивый голос разозлил Марию еще больше. Ну, разумеется! Вот сейчас он в отчаянии! Но как было все предыдущие месяцы и годы?

– Мне нужно воспринимать твою трусость как раскаяние? Чего ты ждешь от меня, Франко?

Ее руки дрожали, когда Мария вынула из шкафа стопку блузок. Она не хотела оставаться в этом доме ни минутой дольше. Даже если придется бежать одной ночью по Генуе! Никакого брака, никакого отца для ребенка, никакой любви, никакого дома, никакой мастерской – все было потеряно этой ночью. Франко оказался преступником. Она подошла к комоду и стала без разбору открывать ящики.

– Я понимаю, что ты мне больше не веришь. Но я тебе скажу, что после этого рейса я собирался покончить с перевозками, так я решил в новогоднюю ночь. Это правда, – послышался его голос. – Я бы сделал все, чтобы избежать трагедии.

Франко поднялся и попытался обнять Марию.

– Пожалуйста, Мария, не уходи. Не поступай со мной так. Все снова будет хорошо, я обещаю. Подумай о нашем ребенке. И о твоей галерее, которую мы хотели открыть. Я поеду в Америку и позабочусь о том, чтобы…

Она отмахнулась от него, как от надоедливого насекомого. Ее чемоданы лежали на шкафу, но она не хотела просить о помощи Франко, поэтому нижнее белье запихнула в тюк, в который обычно складывались вещи для стирки. Сверху пошли блузки, а потом еще две юбки.

– Мария, я тебя умоляю! Если ты сейчас уйдешь, я этого не переживу. Пожалуйста, ты не можешь бросить меня. Ты нужна мне…

Она взглянула на него пустыми глазами.

«А если я выполню твою просьбу, то не переживу я!» – могла бы ответить она. Но вместо этого Мария лишь произнесла:

– Ты все уничтожил.

Мария, спотыкаясь, брела по длинным коридорам палаццо, волоча за собой тюки с вещами. «Прочь, прочь отсюда!» – других мыслей в голове у нее не было.

Она издалека заметила, что у входной двери стоит граф, а рядом с ним Патриция.

– Ты уходишь в никуда.

Мария растерянно взглянула на свекра. Как самоуверенно он выглядит! Никаких «Мария, мне очень жаль» или «Я сожалею о своих грехах».

– И что ты сделаешь? Запрешь меня в грузовом ящике для вина, как бедных парней? – Ее грубый ответ прозвучал не очень убедительно. Что-то сломалось в ней, силы постепенно покидали Марию. «Пожалуйста, отпусти меня, чтобы я могла подумать», – умоляла она мысленно.

– Мария, не уходи без меня! Пожалуйста, я умоляю! Если ты хочешь уйти, забери меня с собой.

Франко шел вслед за ней и теперь повис у нее на руке, как ребенок на матери.

– Ti amo, – шептал он. – Я люблю тебя больше собственной жизни!

Внезапная волна жалости накатила на Марию. Но она решительно ответила:

– Что эти слова значат в отношении такой жалкой жизни, как твоя? – Марии было так больно произнести эти слова, что она схватилась за живот. Она прищурилась от боли, от которой закружилась голова.

Франко отпрянул, словно его ударили.

– Мария, любимая, будь благоразумна! Мы не хотим поступать опрометчиво, мы хотим сплотиться и помочь друг другу в эти нелегкие времена. Una famiglia, si?

Патриция сделала материнский жест, театрально положив руку на плечо Марии.

– В радости и в горе – разве ты не это обещала моему сыну? В Асконе, во время вашей свадебной церемонии. Разве не ты рассказывала, как тебе было хорошо на этой горе? Это было особенно счастливое время для вас, а теперь наступило плохое, но и оно пройдет обязательно, понимаешь? Все еще будет хорошо, как раньше.

Ее голос звучал так убедительно, будто она изгоняла демонов.

Аскона, свадьба… Назойливый гул заполнил голову Марии. Какое отношение ко всему этому имеет Монте-Верита? Гора правды, свободы и любви… Как Патриция могла решиться упомянуть ее название вместе со всей этой грязью, которая здесь… Веки Марии задрожали, но пелена перед глазами стала еще темнее и гуще. Если бы только голова так не кружилась… Она подняла руку к виску, желая избавиться от головокружения, но мыслить становилось все труднее.

Что она натворила? Она ведь просто хотела рассказать Франко о новой идее – пригласить Шерлейн и Пандору с Монте-Верита в Геную! На открытие своей галереи. А потом она услышала это – Siamo assassini.

Завязки льняного мешка передавили ей руку. Так тяжело. Все было так тяжело…

Отдохнуть хотя бы минутку, хотя бы секундочку, а тогда… Внезапно в голове разразилась дикая колющая боль.

Мария потеряла сознание.

– Что это?

Патриция подобрала письмо кончиками пальцев, словно это было нечто отвратительное. Оно лежало там, где Мария его выронила.

Граф задумчиво посмотрел в сторону спальни, куда Франко отнес потерявшую сознание жену.

– Отправь его, – рассеянно произнес он.

– Ты уверен? – Графиня редко вмешивалась в дела мужа, но сейчас они не могли позволить себе принять неправильное решение.

– Да, конечно! – в раздражении ответил он. – Когда она его писала, то еще ничего не знала.

Он взял у Патриции из рук письмо и просмотрел его.

– Как всегда, американской племяннице. Бессмысленная болтовня, больше ничего.

Он положил письмо на полку к остальной почте, подготовленной к отправке, и вернулся в свой кабинет.

– Мне нужно подготовить все для отъезда Франко. Дорог каждый час, корабль отходит завтра утром!

Патриция последовала за ним.

– Ты действительно хочешь отправить Франко в Нью-Йорк? В пасть ко львам? – Голос ее дрожал.

Страх отразился на обычно строгом и невозмутимом лице Патриции, в морщинах вокруг дрожащего рта, в испуганных глазах. Теперь графиня выглядела как старая женщина:

– Это не опасно для него?

Граф покачал головой.

– Будет опаснее сейчас сидеть и ничего не делать. Пока еще никто не успел связать трупы с нами: они всплыли севернее Гудзонова залива. Франко должен позаботиться о том, чтобы так все и осталось. Это будет стоить нам уйму денег, но что поделаешь?

Он поднял руки, как бы примиряясь с судьбой. Графиня не стала возражать и вместо этого спросила: