– Ты женщина, – решительно заявил он, взял ее руки и поцеловал. – Когда Йоханнес привел тебя ко мне… Я никогда этого не забуду. Ты стояла там с мокрыми от растаявшего снега волосами, и капли попадали тебе в глаза. А ты моргала, как испуганная кошка. И я подумал: «Это она!» Осознание происшедшего стало для меня ударом.

Ванда едва снова не расплакалась. Как уверенно он произнес эти слова! Как в тот раз, когда он говорил о венецианском стекле.

– Такое с человеком случается лишь один раз в жизни, если вообще случается. Каждый день я высматривал тебя.

Рихард как-то смущенно улыбнулся.

– В некоторые дни я по три раза заходил в молочную лавку, потому что надеялся встретить там тебя. Госпожа Губер стала смотреть на меня так, будто я не в своем уме. И мне хотелось ей сказать, что это на самом деле так.

– Но разве тебя не пугает это? – шепотом спросила Ванда.

Потом она взволнованно посмотрела на дверь. Долго ли родственники позволят стоять ей снаружи с совершенно незнакомым мужчиной?

Его глаза вспыхнули.

– Я боюсь одного – что ты по каким-либо причинам исчезнешь после Рождества и я тебя больше не увижу.

Ванда нервно хихикнула. Потом она призналась Рихарду, что и сама обходила в поисках его половину Лауши.

Рихард раскинул руки, и Ванда прильнула к нему. Она закрыла глаза и подставила губы для поцелуя, но он лишь нежно погладил ее по волосам и поцеловал в голову, будто хотел оставить все остальное на потом.

«Какой же он умный!»

Ванда доверчиво положила голову ему на грудь. Его дыхание и удары сердца заглушали все другое вокруг. Все мысли о том, что бы сказала мать насчет этой истории, рассеялись, когда все ее существо наполнилось осознанием: «Я люблю этого мужчину!»

Она уж как-нибудь объяснит Рут, что ее пребывание в Лауше, возможно, затянется…

Рихард вздохнул.

– А что до твоего отъезда… Ты можешь кому-нибудь подарить билет на корабль: он тебе больше не нужен. Ты останешься в Лауше.

– Что?

Ванда резво высвободилась и отпрянула.

– Как ты можешь быть настолько уверенным, если мы только…

– Я не о нас говорю, – перебил он Ванду, словно насчет этого уже все давно решено. – То, что я тебе сейчас расскажу, связано с твоей семьей. На самом деле ты нужна им больше, чем представляешь!

Ванда рассмеялась.

– Это тебе так кажется! Несколько коробок, которые я укладываю, несколько святых николаев, которых я упаковываю, – все это смогут сделать и другие упаковщицы одной левой! Особенно если в новом году будет спокойнее, и…

– Я ведь имел в виду не Йоханну, – махнул рукой Рихард. – Ты должна идти вверх, на нагорье. К твоей другой семье.

– Ты шутишь! – яростно посмотрела на него Ванда. – Это подло! Уже наверняка во всей деревне болтают, как «рад» был видеть меня мой отец.

Рихард рассмеялся.

– Он действительно был рад, поверь мне. Ты бы слышала, как он расхваливал тебя на последнем деревенском собрании. Какая ты красивая. И какая умная. Твой дед, кажется, такого же мнения, сказал, что тут точно видна «кровь Хаймеров». Твой визит вдохнул в старика новую жизнь, так Томас говорил. Видимо, твой дед даже пытался встать с кровати, но был слишком слаб. Ну, тем не менее!

– Я ничему этому не верю, – насупилась Ванда, пытаясь разобраться с сумбуром в голове.

– А зачем мне врать? Какая мне с того польза? – настойчиво спросил Рихард. – Я знаком с твоим отцом и знаю, чего стоят его слова. Он не очень обходителен. Если он не в духе, его лучше оставить одного. Но он искренний человек и врать не станет. Если он стал нахваливать тебя на деревенском собрании, это что-то да значит. Он, разумеется, никогда тебе не скажет, насколько рад твоему визиту. Когда он не знает, что делать, то ведет себя грубо – это в его духе. Но одно можно сказать точно: он был рад твоему визиту так, как еще никогда в жизни.

– Я, черт побери, ничего такого не заметила, – сухо ответила Ванда.

Она вспомнила небритого, неухоженного мужчину с чашкой кофе! Он вел себя так, словно не мог дождаться, когда от нее отделается.

– А потом еще эта Ева, змея настоящая! Нет уж, спасибо!

– Ева – несчастное создание, – сказал Рихард и поднял ее подбородок, так что Ванда не могла отвести от него глаз. – Говорят же: кровь не водица. И хотя это ни к чему тебя не обязывает, все же…

Он замолчал. Ванда устало отмахнулась. Обо всем, что она только что узнала и рассказала, ей больше не хотелось даже думать.

Рихард усмехнулся.

– Это же ясно как божий день. Твои тетя и дядя справятся и без тебя прекрасно. Но у Хаймеров дела совсем плохи! Я, конечно, не знаю всех подробностей, но, как видно, с Томасом Хаймером недавно распрощался последний заказчик. И в этом виноват он сам, упрямец эдакий! Почему только он отказывается попробовать что-то новое?!

Прежде чем Ванда успела спросить Рихарда, почему он так переживает за другого стеклодува, который в широком смысле является для него конкурентом, тот продолжил убедительный монолог:

– Твой отец все еще чертовски хороший стеклодув, я бы даже сказал, один из лучших в деревне. И хотя мастерская у него старая, но оснащена очень хорошо. Я бы радовался, если бы у меня были такие возможности, которыми располагает Томас. Однако его старомодные фигурки оленей и охотничьи кубки больше никому не интересны!

– Да, все может быть, – резко ответила Ванда. – Но как это все связано со мной? После стольких лет разлуки непохоже, чтобы мы хотели броситься друг другу в объятия! Я даже не могу сказать, что мой настоящий отец мне очень симпатичен. Этот мужчина для меня чужой, а в стеклодувном мастерстве я совершенно ничего не смыслю! Как, черт возьми, ты пришел к мысли, что я могу помочь Томасу Хаймеру?!

Рихард вздохнул.

– Все лежит на поверхности. Если он не хочет умереть с голоду, оставаясь стеклодувом, то должен идти в ногу со временем.

Он замолчал. Уголки губ поднялись вверх в победной улыбке.

– И кто это может донести до него лучше, если не родная дочь из Америки, знающая весь свет?