бутылке, и зашагал, будто под музыку. Он ставил ногу и вдавливал ее в землю, словно чтобы закрепиться и не упасть. Сунул бутылку в свою маленькую сумку и остановил такси. Сел в машину и тут увидел, что не застегнул ширинку, после того как помочился в квартире нигерийских студентов. Он застегнулся, и когда машина начала набирать скорость на пути назад в Лефкошу, мой хозяин закрыл глаза. Мысли в его голове сражались между собой за первоочередность. Они спорили сиплыми голосами, пока их спор не превратился в состязание по перекрикиванию. Он выбрался из их толпы в уединенное пространство, где обитал только Джамике, и начал думать о том дне, когда встретит его. До этого момента мой хозяин жил сам по себе, занимался своими делами. Бо́льшую часть жизни он был человеком замкнутым, не смотрел на мир так, словно может разгадать и понять его, а только поглядывал исподтишка, словно мир был чем-то таким, на что ему смотреть запрещалось. Он не просил от мира многого. Совсем недавно он просил одного: позволить ему быть с женщиной, которую он любит. Но эта просьба явно не была чрезмерной. Да, ее семья встретила его в штыки, но разве не этому его учили? Если тебя встречают в штыки, то у тебя появляются причины для того, чтобы продвинуться вперед и вырасти. Разве он не купил бланки для поступления в нигерийский университет до встречи с Джамике? Что он сделал, чтобы заслужить такую судьбу?

Он глотнул водки и громко рыгнул. Поерзал на сиденье, понаклонял голову в одну, в другую сторону, а машина тем временем выехала на дорогу, по которой его привезли сюда, словно идя по его следам, только на сей раз грузовик со строительными материалами замедлял движение на однополосной дороге. Потом такси обогнало грузовик и поползло за красным пикапом, из окна которого торчала голова белой собаки. Он наблюдал. Внимательно смотрел на собаку, на ее сотрясающуюся голову, словно ею управляет ветер, и удивлялся: как такое обыденное зрелище – собака, высунувшая голову в окно машины, – может способствовать тому, чтобы человек забыл о пожаре, сжигающем его изнутри.

Они уже были на подъезде к Лефкоше и проехали мимо разрисованного склона у дороги, когда собака убрала голову, и Джамике вернулся к нему, словно его втолкнула энергия автомобиля. Мой хозяин снова глотнул из горлышка бутылки и рыгнул.

– Так нет-нет, мой друг. Нет так делай. Нет так делай, yani[73].

Он не понял, чего от него хотят.

– Алкоголь, нет алкоголь в мой такси. Haram! Anladim mi?[74]

– Вы говорите, я не могу пить? Не могу пить? Почему?

– Да, да, алкоголь нет. Потому что haram, мой друг. Проблем. Cok[75] проблем.

Водитель постучал ладонью по приборному щитку, потом щелкнул пальцами.

– Почему? – спросил мой хозяин, а в душе его начала закипать незнакомая ярость. – Я могу делать что хочу. А ты веди машину.

– Нет, мой друг. Мой мусульман. Понял? Ты пить алкоголь – проблем. Большой проблем. Я тебя не везти в Лефкоша.

Водитель остановил машину на обочине шоссе неподалеку от Лефкоши.

– Твой теперь уйти мой такси, arkadas.

– Что? Ты меня высаживаешь здесь?

– Твой выйти из мой такси теперь. Я говорить нет алкоголь, ты мне говорить нет. Твой выходи.

– О'кей, но тогда я не заплачу!

– Да, не плати, не плати!

Мой хозяин вышел из машины, а водитель проговорил что-то быстро по-турецки. Машина резко тронулась с места и помчалась в город, оставив моего хозяина посреди дикой долины, где только пустыня, дорога и воздух, а больше ничего, словно голова отделилась от тела и катится по полю – я такое видел однажды.

Акатака, в этом состоянии ярости он пошел к городу, который открывался перед ним своими просторами, своим миром, словно великая космическая тайна. Пустыня, пустыня – он столько раз слышал это слово от Ти Ти, Линуса, Тобе и даже от Джамике, как единственное слово, точно описывавшее этот ландшафт. Но что такое пустыня? Это пространство имеющейся в изобилии, но сыпучей почвы. В стране отцов почву трудно отделить от основы. Что-то скрепляет их, может быть, частые дожди, которые не позволяют им разделиться. Чтобы убрать почву, нужно скрести или копать. А здесь не так. Стоит ногой ступить, как почва расходится, поднимается пыль. Пройдешь всего ничего, а твоя обувь уже покрыта этой темноватой глиной. А она лежит и простирается почти повсюду, на ней почти ничего не растет, она не дает укорениться почти ничему, не дает стать тем, что оно есть, принести плоды. А потому здесь растет только то, что стойкое, крепкое. Оливковое дерево, например, – этому дереву для роста не нужна вода, кроме той, что оно может взять из глубины, а эта страна сидит на воде. Все остальное, что растет на этой земле, должно сначала подготовить ее для себя. Вероятно, происходит какая-то борьба, космическое сражение, в котором огромные камни (холмы, горы, скалы) прокладывают себе путь сюда или появляются из какого-то бескрайнего пространства, лежащего за пределами знания, и сокрушают врагов земли и праха, и настаивают на своем праве стоять здесь. Так тому и быть. Но я должен сказать, что в этом они имеют сродство с землей великих отцов, где земля – в ее плодовитости – демонстрирует изобилие, рядом с которым пустыня отдыхает.

Он шел, видимо, еще полчаса пьяноватой походкой, пока не оказался на улице, застроенной домами. Его желание добраться до города было подобно жажде в пустыне. Он хотел прийти сюда, найти ближайшую остановку и дождаться автобуса, который отвез бы его на место. А пока он не спеша вошел в полузакрытую пасть улицы, которая петляла, спускаясь внутрь квартала, подальше от протяженной главной дороги, словно побаиваясь ее. Этот район казался бедным, потому что у домов были низкие и старые крыши, цветоносные растения, укоренившиеся в земле цвета глины, оплетали фасады домов. К стене одного дома была приставлена выломанная из забора калитка. На лестнице, прислоненной к стене другого дома, стоял человек, прибивал что-то. На другой стороне дороги, ведущей к мосту, находился глубокий кратер, тянувшийся на несколько километров, земля поднималась извилистыми террасами к части города, которая казалась более развитой.

Мой хозяин шел по дороге, усталый, взбешенный, шел против желания своего сердца мимо пустых домов, которые стояли на солнце, как тени, пропитанная по́том ткань на нем прилипала к коже. Он слышал перемещающиеся голоса невидимых людей. Птицы, каких он никогда раньше не видел, пролетали над равниной, парили в неспешном