тяжело говорить. Разговор, определенно, пошел не так, как он планировал. Я одернул рукава и скрыл свои порезы. Затем нацепил на глаз повязку, встал и направился в сторону коридора. Джерри сидел неподвижно, словно у него случился шок. Он очухался лишь, когда я уже был в дверях комнаты. «Алекс…» — он тихо произнес мое имя. Но я не откликнулся; я знал, что я должен сделать. И, на сей раз, я должен был сделать все верно. «Стой, нет. Остановись!» — Джерри продолжал кричать мне вслед, но я был непоколебим. И лишь пока я завязывал шнурки на ботинках и надевал куртку, я решил кое о чем поговорить с Джерри, который стоял напротив меня — беспомощный и испуганный.

— Ты знаешь такой литературный жанр, как постмодернизм? — спросил я его.

— Конечно. Новое жанровое ответвление… Даже, наверно, течение в литературе, для которого характерен отход от традиционного построения текста и избежание типичных структурных компонентов классической литературы эпохи модерна, которая длится с самого Просвещения.

— Тебе не кажется, что наши отношения, будь они описаны на бумаге, уже превратились в постмодернизм? Наша история уже закончилась, как ты и говорил. А все, что сейчас происходит, не более чем бессмысленная рефлексия на события прошлого. Это уже история двух сложившихся и не очень судеб, которые уже ничто не связывает; их будущее — оно уже наступило.

— Я не думаю, что нашу жизнь можно сравнивать с каким-то романом, например.

— Да почему же? Всякая судьба — это огромный роман. Даже не так — это эпопея, написанная в различных жанрах. Каждый из нас — потенциальный лирический герой и автор личной истории. Наши жизни — толстые книги. Толстые настолько, что их вряд ли кто-либо прочтет, кроме самих авторов. И лишь фрагментами — в моменты оглядки в прошлое, дабы сделать для себя пометки в будущем.

Джерри ничего не ответил. Хотя я знал — он хотел; он много что хотел мне сказать. Но он не мог — он был в состоянии полного безмолвия, словно рот его запечатали. Но я все понимал. Все понимал… Возможно, мой уход выглядел недостаточно эффектным и, скажем, кульминационным. Однако… Он и не должен таким быть. Конец уже случился — еще несколько лет назад. История закончена. А это… Это просто уход — иногда и так бывает.

На часах 22:28. Одевшись, я в последний раз посмотрел на Джерри и сказал: «Был такой австрийский философ… Его звали Людвиг Витгенштейн. И он писал, что проблемы людей от того, что те не умеют говорить. Что все беды от недопонимания, а то является следствием неверных слов и интонаций. Наш язык — наш же инструмент усложнения жизни… Он прав. Чертовски прав! Поэтому я решил сказать за тебя то, что ты хотел сказать мне. И ты услышал то, что хотел увидеть… Живи для себя. У тебя получился это. А за меня не беспокойся. Я смогу позаботиться о себе». После этого крепко обнял его — настолько крепко, насколько только мог, открыл дверь и покинул квартиру. Квартиру на девятом этаже, в третьем подъезде дома № 1 на улице Новинки, рядом со станцией метро «Коломенское», которая находится на территории Нагатинского Затона в городе Москве. Все закончилось там, где и началось…

Все… Кроме одного… Осталось закончить с собой.

Эпилог

На календаре 10 августа 2018 года. На улице +28 градусов — солнечно, ясно и очень жарко. Коломенское. Улица Новинки, дом № 1. На часах полдень. Через два часа от Ленинградского вокзала отправляется скорый поезд до Санкт-Петербурга, куда меня пригласили на новое место работы в качестве редактора — в главное подразделение одного весьма известного российского издательства. И хоть я и не стал писателем, как я раньше хотел, судьба, все равно, сводила меня с литературой. Пусть я и не пишу, но я теперь я проверяю текст. От меня, в большей степени, зависит окончательный вид произведения того или иного жанра. И знаете… Пока что мне нравится такая рабочая перспектива. Мне двадцать девять лет. Меня зовут Кирилл Еремеев, но друзья, по привычке, зовут меня Джерри.

Чуть больше полугода прошло с тех пор, как Алекс решил уйти. Но на сей раз его уход был чем-то символическим — знаменующим нечто большее. Хотя я не сразу это осознал. В ту ночь я едва мог связать и двух слов. Непонимание, паника и бессилие — вот все, что тогда чувствовал. Мне было безумно грустно его отпускать, хотя я же хотел сказать, что ему нужно уйти. А в итоге… Он все сказал и сделал сам же. Словно понимал… Знал наперед… Прошла ночь — пришел в себя; и тотчас же принялся звонить и писать ему сообщения. Но ответа не было. Возможно, Алекс решил изолироваться от меня. Или, скорее всего, изолировать меня от него. Его порезы… И то… То, как он провел последние пару лет… Страшно вспоминать… В любом случае, я надеюсь, что с ним все в порядке, и он не удумал что-то сделать с собой. Нет; даже не так. Я уверен, что он цел. Это же Алекс!

Жилье в Питере я себе нашел. Проблем с деньгами, думаю, не будет. Эту квартиру в Коломенском я решил сдавать в аренду. В конце концов, не впервые уже. Квартирантку уже нашел — весьма миловидная рыжеволосая девица лет двадцати. Скорее всего, студентка. Впрочем, это неважно; главнее — она согласилась на установленную мной ренту и даже не торговалась. Только предупредила, что с ней будет жить кот, которого она ласково, неоднократно, в разговоре называла сыном. Я не был против, и мы уже заключили договор. Кажется, все идет как нельзя лучше!

Так. Вещи собраны; квартира подготовлена; документы взял; музыка в телефоне на поездку подобрана — я готов. Пора выдвигаться! Если верить сервисам «Яндекс», то на дорогу мне понадобится менее получаса. Но нужно еще успеть зарегистрироваться на вокзале. Да… Ленинградский вокзал — он же Петербургский и Николаевский вокзал — один из девяти старейших вокзалов города, расположенный на Комсомольской площади рядом с одноименной станцией метро. Объект культурного значения, архитектурная достопримечательность и излюбленное место различных бездомных и прочих маргиналов. Хотя последнее верно не столько для самого вокзала, сколько для пресловутой площади, на которой он расположен вместе с двумя другими.

Алекс терпеть не мог это место. И, мне кажется, он бы даже не пришел меня провожать из-за этого. Либо же пришел, но всю дорогу возмущался.