– Что ж, вам придется что-то с ними сделать… а не то это сделаю я. Любой, кто вырос на ферме, скажет вам, госпожа Барбур, что собаки – служебные животные, и церемониться с ними нет нужды. Плетка им куда полезнее, чем ласка. Особенно таким неуклюжим ленивцам, как сенбернары.

Что-то из сказанного им дошло до нее. Что-то о собаках…

Плетка.

Столб и цепи появились в сарае только потому, что Пап и Герти несколько раз убегали… и однажды, совсем недавно… Герти, более добрая из них двоих, более доверчивая, вернулась с исхлестанными спиной и лапами…

Словно кто-то пускал в ход плетку.

Обычно сдержанная и застенчивая, Анна-Мария в этот момент забыла всякий страх. Она смотрела на этого мужчину, этого черствого сухаря так, словно пелена упала с ее глаз.

– Так это вы! – Ее подбородок задрожал, но уже от ярости. – Вы это сделали. С Герти. Причинили собаке боль…

Глаза господина Отиша блеснули – он не привык к отпору – и тем самым выдали его.

– Если я это и сделал, – к нему вернулась привычная самоуверенность, – то потому, что он это заслужил.

Анна-Мария закипела от ярости. Все, что копилось в последние дни… уехавшие дети… похороненные собаки… заболевший муж.

– Она… – процедила Анна-Мария.

– Что?

– Она. Герти. Она…

Опять стон. Жуткий, протяжный. Энселу было плохо. Он изнывал от… от голода?.. Анна-Мария попятилась, дрожа, – устрашившись не соседа, а собственной ярости.

– Хотите все увидеть сами? – услышала Анна-Мария свой голос.

– А что там такое?

Сарай за ее спиной и сам был словно изготовившийся к прыжку зверь.

– Идите посмотрите. Хотите научить их вести себя как должно? Давайте поглядим, что вам удастся сделать.

В его глазах читалось негодование. Женщина посмела бросить ему вызов.

– Вы серьезно?

– Хотите навести порядок? Хотите тишины и спокойствия? Что ж, я тоже. – Анна-Мария вытерла с подбородка капельки слюны, потрясла мокрым пальцем. – Я тоже!

Господин Отиш долго смотрел на нее.

– Соседи правы. Вы – сумасшедшая.

Анна-Мария ответила безумной улыбкой, и он направился к деревьям, которые росли по другую сторону забора. Сломал длинную ветку. Проверил, как она со свистом режет воздух, удовлетворенно кивнул и двинулся к сараю.

– Я хочу, чтобы вы знали. – Господин Отиш повернулся к ней, протянув свободную руку к цепи. – Я делаю это скорее для вас, чем для себя.

Анну-Марию трясло, когда она наблюдала, как господин Отиш вытягивает из ручек цепь. Створки начали раскрываться, и он оказался в пределах досягаемости сидевшего на цепи Энсела.

– Так где ваши собаки? – успел спросить он.

Анна-Мария услышала нечеловеческий рев, цепь звякнула, будто кто-то рассыпал на бетоне монеты, створки полностью распахнулись, господин Отиш шагнул вперед, а через мгновение его крик, который только начал набирать силу, оборвался. Она подбежала и бросилась всем телом на створки, не давая господину Отишу выскочить из сарая, просунула цепь в ручки, замотала ее, навесила замок, повернула ключ и помчалась домой, подальше от сарая и безжалостного поступка, который она только что совершила.

Марк Блессидж стоял в холле своего дома с коммуникатором в руке, не зная, что и делать. Никаких сообщений от жены. Ее мобильный телефон лежал в сумочке, автомобиль, «Вольво Универсал», стоял на подъездной дорожке, переносное детское креслице он видел в прихожей. Не нашел он записки и на кухонном острове, где стоял недопитый стакан вина. Патриция, Маркус и крошка Жаклин исчезли.

Марк проверил гараж: все автомобили и детские коляски на месте.

Он проверил календарь в коридоре: никаких встреч. Жена разозлилась на него за очередную задержку и решила таким образом наказать? Марк попытался включить телевизор и скоротать время ожидания, но понял, что ему действительно тревожно. Дважды он снимал телефонную трубку, чтобы позвонить в полицию, но так и не решился: появление патрульной машины у его дома грозило публичным скандалом. Он вышел из парадной двери, постоял на крыльце, оглядывая лужайку и цветочные клумбы. Посмотрел направо, налево – может, жена и дети пошли к соседям? – но заметил, что практически во всех домах не горит свет. Ни мягкого желтого свечения настольных ламп, ни отсвета компьютерных мониторов на улыбчатых, раздвинутых сатиновых занавесках, ни сияния плазменных телевизионных панелей сквозь кружево ручной работы.

Он посмотрел на дом Лассов на другой стороне улицы. Красивый фасад, почтенного возраста белый кирпич. И там, похоже, никого. Произошла катастрофа местного масштаба, о которой он ничего не знал? Объявлена и проведена эвакуация?

Потом он увидел, как кто-то прошел сквозь зеленую изгородь, разделяющую участки Лассов и Берри. Женщина. В лунном свете, пробивающемся сквозь кроны дубов, Марк увидел, что ее волосы всклокочены, а одежда в беспорядке. Она держала на руках спящего ребенка пяти или шести лет. Женщина пересекла подъездную дорожку, на мгновение скрылась за «Лексусом», на котором ездила Джоан Ласc, потом через боковую дверь вошла в гараж. Прежде чем войти, женщина повернула голову и увидела Марка, стоявшего на крыльце. Не помахала рукой, не кивнула, но от ее взгляда в груди Марка похолодело.

Он понял, что это не Джоан Ласc. Но, возможно, домоправительница Лассов.

Марк решил подождать, пока в доме зажжется свет. Однако окна остались темными. Более чем странно, но, как бы то ни было, за весь этот вечер он больше никого не увидел. Поэтому Марк спустился с крыльца, вышел по дорожке на улицу, пересек ее и по подъездной дорожке Лассов зашагал к той самой двери, через которую вошла в гараж женщина.

Он увидел, что наружная застекленная дверь закрыта, а внутренняя – распахнута. Вместо того чтобы звонить, постучал по стеклу, повернул ручку, открыл дверь, вошел.

– Есть кто-нибудь? – По выложенному плиткой полу прихожей Марк прошел на кухню, включил свет. – Джоан? Роджер?

На полу чернели земляные следы, оставленные босыми ногами. Кто-то хватался грязными, тоже в земле, руками за ручки шкафчиков и края столиков. На кухонном острове в проволочной вазе лежали груши.

– Есть кто-нибудь дома?

Марк уже понял, что Джоан и Роджера нет, но все равно хотел поговорить с домоправительницей. Она не стала бы сплетничать с соседями о том, что Блессиджи не знают, куда подевались их дети, а Марк Блессидж не может найти свою пристрастившуюся к бутылке жену. И если он ошибается и Джоан все-таки дома, что ж, он спросит, где его семейство, словно заглянул ненароком. «Дети нынче такие занятые, как за ними уследить?» А если он услышит, как кто-либо судачит о его странном поведении, ему придется привести в дом к тому человеку орду босоногих крестьян, которая, очевидно, прошлась по кухне Лассов.