Бриан посмотрел на нее с фирменной ироничной ухмылкой.

— Сказать, что я лично дал вам нож и позволил закончить ритуал?

— Да, — вздохнула, — Рин не оценит. Кстати, а почему вы меня не остановили?

— Честно? Думал отделаетесь небольшим порезом.

Лена улыбнулась, различив в голосе нотки вины. Дурдом "Ромашка", но, как ни странно, это ирреальное событие взбодрило. Кровь бежала быстрее, ярость схлынула, а голова стала ясной.

— Оставьте нож здесь. До утра, — Бриан указал на стол. — И пойдемте, провожу вас. Похоже, спать мне сегодня не придется.

— Почему?

— Знаете, Элена, мне никогда не попадались свежие жертвы проклятья на крови и железе. Да еще вместе с клинком.

— А кровь моя не нужна? — слова вылетели раньше, чем она успела их обдумать.

— Вы серьезно? — в темных глазах вспыхнул азарт.

— Ну, я ж предложила.

Не отбирать же у ребенка уже обещанную игрушку. Никогда бы не подумала, что он может так стремительно двигаться. Протянул чашу, другой нож. Смотрит, будто на Снегурочку. Эх, язык мой — враг мой.

Лена посмотрела на клинок, чувствуя, как к горлу медленно подкатывает паника. Гневный кураж ушел. Руки дрожали, дышалось часто, а лоб и спина предательски взмокли. Не первый приступ и уж точно не последний. Надо бороться.

— Я сильнее этого.

Стиснув зубы, сделала надрез. И пока кровь стекала в чашу, вспоминала, как они с Талли мастерили из одеяла юбку, тепло его рук, завораживающий голос, улыбку знакомую и в то же время немного другую. Новую. Её. И совсем скоро она поднимется в комнату, спрячется в его объятьях и они будут болтать о всякой ерунде. И целоваться. К этому у Талли тоже оказался талант.

— Вот. — подвинула сосуд, не глядя на стремительно затягивающуюся рану. — Нескучной вам ночи, Бриан.

— Благодарю.

Он поклонился. Не так, как во время танцев. С уважением. Надо же.

— Не провожайте, — улыбнулась, направляясь к двери.

— Уверены?

— Абсолютно.

— Как пожелаете. Тогда спокойной вам ночи, Элена.

— До завтра, Бриан.

На лестнице из подвала не было света. Темнота липла к коже, норовя забраться под одежду и дальше, в душу. Дудки, клаустрофобией она не страдает. Это Лена поняла еще в детстве, посидев в благополучно застрявшем лифте. Одна и без света. Мобильные телефоны тогда еще не изобрели, а поскольку дело было в рабочее время, поломку обнаружили нескоро. В общей сложности она провела там два часа. Страшно не было. Ну разве самую малость, что пол провалится и она полетит вниз. Падать, конечно, недалеко, каких-то четыре этажа, но там бетон и железо. Наверное, тогда она осознала концепцию обстоятельств непреодолимой силы. Приехавшие ремонтники удивились, достав из кабины спокойную девочку, которая вежливо поблагодарила их и пошла по своим делам. Кажется, родителям ничего не сказала.

— Лена, почему так долго?

Рин в несколько шагов оказался рядом с ней. Талли подошел молча, в глазах вопрос и беспокойство. Решив, что перед смертью не надышишься, выпала одним махом.

— Я только что наложила на Фергюса проклятье на крови и железе.

И, не давая шокированному Рину опомниться, рассказала адаптированную версию происшествия.

— Бриан должен был тебя остановить!

— Я не афишировала, что собираюсь сделать. Рин, ну серьезно. Все ж хорошо закончилось.

— Где он?

— В лаборатории вместе с Фергюсом, ножом и порцией моей крови.

В глазах задумавшегося мага разгорался исследовательский огонек.

— Иди, — кивнула в сторону двери, — мы присмотрим за Сольвейг. И проследи, пожалуйста, чтобы Фергюс выжил после ваших экспериментов.

Она вытолкала брата за дверь и устало ткнулась в шею Талли, наконец-то расслабляясь, кутаясь в родной запах. Он провел рукой по спине, успокаивая, и крепко обнял, закрывая свое сокровище от всего мира.

— Нибеан Элена, — высокий голос защитника прокатился по залу.

— Мастер Элена, — ответила спокойно.

— Что? — недоуменно посмотрел на нахалку.

— Я свидетельствую против лорда Фергюса Дрисколла как мастер гильдии бардов Гланнабайна и прошу обращаться ко мне соответственно.

Лена стояла посреди прогретого солнцем зала, используемого для заседаний королевского суда. Его величество Белгор Десятый, расположился на возвышении в кресле с высокой спинкой. Сегодня он председательствовал лично. Присяжные из числа лордов заняли места на скамьях, устланных подушками. На значительном отдалении от монарха, за спиной свидетеля, сидел обвиняемый, скованный магическим кругом. Раскаяния в нем не было и на медяк. Смотрел лорд Фергюс дерзко. Особенно на Бриана, стоявшего неподалеку. Скульптурную группу дополняли секретарь, ведущий записи, обвинитель, наблюдающий за допросом и защитник, который этот самый допрос проводил.

— Ваше величество, — длинный адвокатский нос развернулся к королю, — свидетельница ведет себя неподобающе.

— Мастер Элена в своем праве, продолжайте.

Когда двенадцать дней назад Бриан сообщил его величеству о вопиющем пренебрежении, выказанном лордом Фергюсом королевской милости и законам, Белгор поначалу решил, что верный магистр шутит. Глупость Белгор ценил только в противниках — она помогала экономить августейшее время и ресурсы. В подданных же своих желал видеть ум, отвагу, преданность и радение о судьбах государства. Ну или хотя бы пару из перечисленных качеств. А подобное поведение совершенно недопустимо. Потому, поразмыслив, решил соблюсти протокол и лично проследить за ходом дела. Иногда стоит напоминать лордам о верховенстве закона. Его. Королевского.

— Мастер Элена, — проблеял защитник, — поведайте нам о том дне, когда вас якобы похитил лорд Фергюс Дрисколл.

Лена пропустила мимо ушей шпильку, подняла подбородок и начала. Голос был ровным, а показания отрепетированы на олимпийское золото. И только Талли знал, чего ей это стоило. Они садились друг напротив друга на кровать, закрывали дверь, и Лена заставляла себя рассказывать, стараясь не проваливаться в травмирующие воспоминания. Каждый раз, когда она теряла контроль, Талли брал ее за руку, возвращая в здесь и сейчас. Привычную атмосферу комнаты, тепло родных ладоней, безопасность, которую создавали знакомые стены и его присутствие. С каждым разом она могла пройти чуть дальше. Говорить, не чувствуя металлический привкус, не видя лица обидчика, не вздрагивая от эха прожитой боли. По капле гноем выдавить из памяти ужас и беспомощность, дать ране зарубцеваться и превратиться в еще один шрам, канатом брошенный на линию жизни. Постепенно дрожь уходила, слова давались легче, а голос не падал подстреленной птицей. И вот наступил день, когда она смогла рассказать историю от начала и до конца. Не сорвавшись. А потом уснула, свернувшись калачиком под боком у Талли, который водил пальцами по ее заплаканным щекам и размышлял о дальнейшей судьбе лорда Фергюса. Убивать его Талли передумал. Слишком просто.