– Это тот самый мозгоправ, о котором я говорил тебе, парень, – сообщил ему Блатт. – Он помог Ри в суде, а сейчас помогает полиции и пришел сюда качать из меня информацию, которой у меня нет.

Аккуратно одетый человек продолжал внимательно меня разглядывать. Глаза у него были карие, не злые.

– Понятно.

Чак-о продолжал:

– Доктор Как-Вас-Там, знакомьтесь: перед вами лучший слайд-гитарист по эту сторону от Джонни Винтера[44], – Спенсер Младший, он же Человек-Зебра. Прозванный так потому, что его любимый инструмент – черно-белый полосатый «Страт». Это гитара «Фендер», – говорю на всякий случай, вдруг вы не слишком сведущи в таких тонкостях.

Я протянул руку.

– Алекс Делавэр.

Спенсер Младший ответил мне вялым пожатием расслабленной пятерни.

– Что-нибудь новое о Винки?

– Новое в том, Зеб, – сказал Чак-о Блатт, – что кто-то пытался прикончить Бориса.

Спенсер Младший обеими руками вцепился в сиденье стула. Верхнюю часть его тела била дрожь, но две обтянутые джинсами палки, которые выдавали себя за его ноги, остались неподвижны.

– Господи боже мой… Да ты шутишь.

– Какие уж тут шутки.

– Но это же сумасшествие какое-то, Марв, это просто ненормально. – Мне он сказал: – Вы сказали, кто-то пытался? Значит, Борис жив?

– К счастью.

– Слава богу… Как это было?

Я рассказал.

– Это же надо додуматься, – заметил Зебра, – бегать трусцой по Голливуду ночью… Да, на такое только наш Борис и способен.

– Он так уверен в себе из-за мускулатуры? – спросил я.

– Лет десять назад он был совсем не в форме. А потом вдруг изменился. Сказал, мол, ему надоело, что его вечно отшивают девчонки, и он будет качать мускулы. И как сказал, так и сделал. Сильным-то он всегда был, еще в школе в футбол играл. И все равно. Он прямо как переродился. – Гитарист потер свою бесполезную левую ногу.

– Он у нас теперь настоящий монстр, – добавил Блатт, – каждой рукой жмет сотню фунтов.

– Надо сходить, навестить его, Марв, – сказал Спенсер Младший. – Поддержать.

– Он уехал, – сказал я.

Чак-о прижал ладони к вискам и опустил голову.

– Что же это творится?

Его плечи вздрогнули.

– Марв, ты чего? – спросил Зебра.

Когда Блатт поднял голову, на его щеках блестели дорожки от слез. Он заговорил сдавленным голосом:

– Глупый старина Борис… Можно превратить себя в гору мышц, и что? Пуля и сквозь них найдет себе дорогу.

– Верно, – подтвердил Спенсер Младший. И оглядел оставшиеся бутылки.

– Конечно, парень, – кивнул Чак-о, – выбирай, чем хочешь отравиться.

– Да я бы и рад, Марв, только док говорит, что алкоголь плохо взаимодействует с лекарствами.

– Что, тебе новые таблетки назначили?.. Классно, парень, скоро они не только поставят тебя на ноги, ты у нас бегать начнешь.

Спенсер Младший улыбнулся.

– Точно, буду готовиться к марафону. – И мне: – У меня, как выражаются врачи, редкое дегенеративное нервно-мышечное состояние, проще говоря, я таю. Это наследственное, у одного из моих дядьев такое было, он протянул восемь месяцев. Но сейчас лекарства получше стали, я уже четыре года как их пью, и пальцы до сих пор работают.

– Сначала Винки, теперь Борис… – сказал Чак-о Блатт. – Вы поэтому здесь, да, док? Думаете, кто-то решил устроить нашей группе геноцид? За что? Чокнутые какие-то.

– Я слышал, – добавил Спенсер Младший, – группы обычно добивают плохими отзывами в прессе, но чтобы так… – Он засмеялся, но тут же снова посерьезнел. – Да, это уже не смешно, док.

– Да уж, совсем не смешно, – поддакнул Блатт. – Кому, черт возьми, это нужно? – Он посмотрел мне прямо в глаза. – У полиции есть какие-нибудь идеи?

– К сожалению, нет, – ответил я.

– Винки был милейшим парнем, убивать его просто бессмысленно, – сказал Спенсер Младший. – Если, конечно, это не была шальная пуля при уличной перестрелке, как я и думаю.

– Интересно, а это не могло иметь отношение к тому делу, по которому судилась Ри? – спросил я.

– Как так?

– Винки и Борис оба были названы потенциальными отцами малышки в бумагах, которые Конни передала в суд.

– Конни, – перебил меня Блатт, – была больная на всю голову, она за всю жизнь слова доброго ни о ком не сказала, и вообще все, что она говорила, это либо чушь, либо полный отстой. Вы сами-то подумайте: ребенку сейчас сколько, годика полтора? А Винки и Борис отгуляли свои последние вечеринки уже годков десять тому назад, как я и говорил вам в прошлый раз.

Я посмотрел на Спенсера Младшего. Тот как будто ничего не слышал. Но вот он заговорил:

– Мы все уже давно миновали возраст вечеринок.

– Очевидно, Ри не…

– Из-за того, что у нее ребенок? – сказал Блатт. – Только вечеринки тут ни при чем, просто с девчонками такое бывает – рано или поздно они начинают хотеть детей, для них это нормально. Гормоны играют, ничего не поделаешь – вы же доктор, сами все знаете. Если б она залетела по глупости, то просто прервала бы, как… как нечего делать.

– Как она поступала раньше?

– Как нечего делать, – повторил Блатт. – Ее дела – это не мои дела, и не ваши, и никого они не касаются.

– Я что-то не допру никак: при чем тут отцовство и убийство? – спросил Спенсер Младший.

– Вот именно, – поддержал его Блатт.

Оба ждали.

– Есть одна теория, – сказал я. – Кто-то хочет забрать Рамблу себе и устраняет любых возможных конкурентов.

Мужчины озадаченно переглянулись. Глаза Чак-о Блатта снова наполнились слезами. Он яростно вытер их кулаком, вытянул из коробки бутылку с джином, отвинтил пробку, глотнул прямо из горлышка, сморщился.

– По-моему, – произнес Спенсер Младший, – кто-нибудь вроде Конни на такое способен, но она ведь и сама жертва, так? Я только что об этом подумал. С ума сойти…

– Сколько я всем уже твержу: Конни была полоумной сукой, ненавидеть ее было легче легкого, – добавил Блатт. – Но Винки?.. Он был совсем другой, вылитая мать Тереза в штанах. Его-то за что?

Спенсер Младший кивнул.

– И ему всегда хотелось иметь детей. – Глаза у него тут же стали как блюдца. – Бож-же мой, я никому никогда не говорил, потому что поклялся ему молчать, но теперь…

Гитарист взял из рук Блатта бутылку и со словами: «К черту побочные эффекты», – сделал большой глоток.