– Ни у кого нет такого оружия! – он поднимает высоко над головой свой огромный лук. – И сейчас вы видели, как враг боится его. Нам всего лишь надо дать этому оружию проявить всю свою силу, и тогда победа будет нашей.

Стослав смотрит с башни на стены, где воины, отойдя от бойниц, придвинулись ближе, чтобы лучше слышать его. И маленький Лют, прижавшись к отцу, чувствует, как и на него, словно тугие струи ветра, тоже падают напряженные взгляды многих десятков воинов.

– Я выйду с дружиной в поле, – громко говорит Стослав, – чтобы враг увидел, как нас мало, и бросился в бой за воинской славой. Я уверен, что Святослав не устоит перед таким искушением.

– Тогда мы начнем отступать, стреляя из луков, сюда под стены, – он указывает на истоптанный пятачок земли перед подъемным мостом, – где нас прикроет своими стрелами наше доблестное ополчение и где враги будут падать под ударами наших секир.

Он замолкает, недосказав что-то важное, и внимательно оглядывает воинов, пытаясь угадать в хмурых суровых лицах, верят ли ему, пойдут ли за ним на смерть.

– Верим тебе, князь! – словно угадав его мысли, кричит старый гридь. – Веди нас в бой! Мы за тобой как один станем. Верно я говорю, братья?!

– Верно сказано! – не дожидаясь, когда додумают остальные, прогудел воевода.

– Хорошо, – коротко сказал Стослав и, набрав воздуха полным вздохом, яростно выкрикнул: – Воины, с нами Див[53]и его сила! Он поможет нам!

Рука Стослава указывает на храм в середине города, который хорошо виден с высоты боевой башни.

– Див! Див! Див! – кричат воины, поднимая вверх оружие.

– В каждом из вас живет Бог войны! – вновь гремит голос Стослава. – Вы его дети, вы его воины. Сила Дива в ваших руках, ибо он дал вам это оружие!

– Див! – вновь восклицают воины.

– Помните, воины, – князь поднимает правую руку, – во имя ваших жен и матерей вы защищаете святыни Дивьей горы. Враг не должен войти в храм, ибо сила Дива с тем, кто владеет его храмом.

– Сила с тем, кто владеет храмом, – вдруг неожиданно для себя Лют проговорил вслух слова мудрого князя, который был его отцом.

– Что? – встрепенулся воевода, все это время пристально глядевший на боярина.

– Что, что, – недовольно проворчал Лют, еще раз оглядываясь то на море, то на виднеющийся купол церкви.

Да, именно так же много лет тому назад он стоял на башне Дивьягорска и оглядывался на храм Дива. И хотя в этом сходстве положений не было ничего необычного, ибо во многих городах с башни виден был храм, но воспоминание о том, как храм Дива или события, связанные с ним, перевернули всю его жизнь, заставили его внимательней отнестись ко всему.

– А вот что, друг Звянко, – светлые глаза боярина уперлись прямо в тяжелый мрачноватый взгляд воеводы, – а не пройтись ли нам с тобой самим до церкви, своими же глазами все и увидим.

И не дожидаясь, пока воевода что-либо ответит, Лют подхватил его за локоть и легонько подтолкнул к лестнице, словно помогая Звянко сделать первый шаг, который в силу природной осторожности давался старому воину всегда с большим трудом. И точно, расчет боярина оказался верен: воевода, сдвинувшись с места, уже не мог остановиться и прошел половину лестницы, прежде чем в его голове возникла мысль: «И какого лешего я иду за этим боярином?»

– Сейчас, в отсутствие князя, во всем, что я делаю, я исполняю его волю и представляю его власть, – полуобернувшись, проговорил Лют, легко сбегая по ступеням впереди воеводы, – поэтому я могу войти в любой храм.

Он словно чувствовал, как мозг воеводы лихорадочно ищет повод, чтобы не идти дальше, и нанес ему упреждающий точный удар. Звянко обреченно вздохнул, поняв, что ему никак не отвертеться от неугомонного боярина, и покорно продолжил свой путь дальше, уже не помышляя о способах, как избавиться от своего попутчика и вообще не идти куда-либо.

Когда до церкви оставалось совсем немного, навстречу им попался воин, посланный ранее для выяснения причин странного молчания церковного колокола. Потыкавшись в закрытые двери и ничего толком не узнав, воин не спеша брел обратно, держа под мышкой короткое копье и сплевывая шелуху семечек. Завидев начальство, он мигом подтянулся, ловко перехватив копье в боевое положение, а семечки невероятным образом исчезли из его рук.

– Двери закрыты, никто не отвечает, – доложил он с полным безразличием к происходящему.

– Как, никто не отвечает? – в недоумении переспросил воевода, и его рука невольно потянулась к бороде, показывая, в какой именно позе он любит думать.

Но долгих раздумий на сей раз не получилось; почти в ту же секунду Звянко вскипел, как ошпаренный, повторяя те же слова, но уже на уровне крика:

– Как это никто не отвечает?!

Многолетняя служба по поддержанию порядка в городе настолько повлияла на сущность Звянко как человека, что любое внешнее проявление сил, разрушающих этот порядок, вызывало в нем, прежде совершенно спокойном человеке, взрыв нешуточного гнева, которого многие в городе боялись ничуть не меньше княжеской власти.

– Собирай людей с ближайших улиц, быстро! – он сердито ткнул воина пальцем в грудь. – Двери ломать будем!

И размашистыми шагами двинулся к церкви, мигом обогнав шедшего прежде впереди боярина.

Лют чуть было не ахнул от изумления и, прибавив ходу, с трудом догнал Звянко.

– Ай да молодец, ну чисто воин Сварога, – хитро усмехаясь в усы, похвалил он воеводу, – двери в церкву ломать; мне такое и не снилось!

– Отстань, нехристь, – огрызнулся воевода беззлобно.

Боярин хотел было ответить что-то в роде: «А я к тебе, христосник, и не приставал», но подумал, что сейчас переключать на себя весь гнев воеводы было бы глупо, и мудро промолчал, сделав вид, что не слышал слов воеводы.

Вскоре они стояли у обитых железом дверей храма, и, взявшись за большое железное кольцо на двери, Звянко нещадно колотил по широкой железной полосе, тянувшейся сверху донизу и приклепанной большими заклепками к шедшим поперек таким же железным полосам. Дверь не открылась, и воевода в ярости закатил еще один ураганный натиск с еще более сильными ударами в дверь.

– Ну вот ты, Звянко, ввел новый обычай: стучать к заутреней, – пошутил Лют, вслушиваясь в железный грохот, – причем у тебя неплохо получается. Знаешь, с твоей силой и усердием колокола скоро не нужны будут. Глядишь, так и народ к церкви скоро потянется, на твой перестук-перезвон.

Будто в ответ на слова боярина из переулков и улиц, выходящих к площади перед церковью, стали показываться сердитые старухи, одетые в длинные темные накидки с темными, повязанными по самые брови платками на голове. Они медленно двигались, выставляя вперед сухие, почерневшие от старости руки, каждая из которых опиралась на корявую черную клюку. Беззубые рты шептали какие-то проклятья, клюки злобно стучали в иссохшую землю, а длинные подолы, несмотря на медленность движений, поднимали следом за ними пепельно-желтую мелкую пыль.