– Не угадал, сынок.

– Тогда – жена. Целый день кругами носится: дом-кухня-огород-коровник и мужика по рукам-ногам вяжет – то сделай, это где хочешь достань… За всякую мелочь – виноват, не виноват – всё равно мозги проедает. Зато ночью… Правильно ты сказал – награждает!

Старик хихикает:

– Хе-хе, опять не угадал! Чархи фалак это. Колесо судьбы. Круговорот небес. Вот так-то… Ладно, я попроще спрошу. Что такое? Мёртвое поглощает, живое родит.

Алик долго не думает:

– Кошка!

– Почему?

– Мёртвых мышей ест, живых котят рожает.

Старик хихикает:

– Хе-хе, опять не знаешь, оказывается! Земля это.

– Почему?

– Подумай. Покойников где хоронят? А живые злаки, травы и деревья из неё, из земли, произрастают.

Алик пытается взять реванш:

– Произрастают, говоришь? Выходит, и вы, горцы, про землю краем уха слышали. Здесь-то у вас одни камни. Как в такой стране жить?

Однако старика голыми руками не возьмёшь. Невозмутимо:

– Хорошая страна. Очень древняя… Эй, смотри! Туда смотри, на скалу. Что видишь?

Алик пригибается к рулю, заглядывает вправо, ввысь. Ворчит:

– Камни.

– Э, сынок, быстро едешь, проскочил уже. Наверху в древние времена крепость стояла. Нынче только развалины остались…

– Ну и чего? У нас в Хиссоре до сих пор стоит.

– Некоторые старые люди говорят, в крепости один волшебник жил, Акаем его звали, у багдадского царя служил. Царь на него осерчал, сюда сослал. Через некоторое время в наши земли подшо Искандар Зулкарнайн пришёл. Акай у него помощи попросил. Подшо Искандар согласился. Багдад завоевал, Акая-волшебника в Багдаде царём поставил. Но этот неблагодарный Искандара околдовал, в Калай-Хумб увёз и в зиндоне цепями приковал. Много лет прошло. А у подшо Искандара дочь была, Диова-пари. Она в птицу превратилась, узнала, где её отец, прилетела, цепи разбила, стала волшебника уговаривать, чтоб заклинания с Искандара снял. Он расколдовал. А Диова-пари на Акая свою чадру накинула и задушила.

Алик цокает языком:

– Крутая девка… А Искандар?

– Домой вернулся. У него своя страна была, Иронú. Он всех жителей в истинную веру, в ислам обратил.

Алик приоткрывает дверцу, сплёвывает в щель.

– А кувшин при чем? Почему ваш городишко «Кувшин-крепостью» назвали?

Старик, невозмутимо:

– Почему городишко? Зачем обижаешь?! Здесь в древние времена райский сад был. В саду красавица-пари жила, золотые павлины ходили. Пещера имелась, в ней каменные кувшины стояли… Подшо Искандар про тот сад прослышал, захотел себе забрать. Пришёл с войском. Но оказалось, в кувшинах двенадцать дэвов прятались. Стали они с воинами Искандара биться. Победить не могли, красавицу-пари послали, чтоб Искандара в пещеру заманила. Искандар в пещеру вошёл и исчез. Воины узнали, стали думать: «Что делать будем?» Сказали: «Здесь жить останемся». Поселились. Они, эти воины Искандара, первыми жителями Калай-Хумба были…

– Что-то я тебя, дед, не пойму. То так, то сяк говоришь. Сколько раз Искандар сюда приходил? – говорит Алик. – Э-э-э, неважно… Все равно сказки.

Старик соглашается:

– Конечно, сказки. Тёмные люди рассказывают. На самом деле, наш город пророк Сулаймон основал.

Алик поправляет переднее зеркало, чтобы видеть старика. Зовёт:

– Дед, что такое? Пять ног, а на трёх идёт, полтора хвоста, а головы нет.

Старик напряжённо думает. Не хочет ронять престиж неверным ответом.

Двенадцать сорок девять. Ещё один шлагбаум. Перед въездом в Калай-Хумб. Погранцы пропускают без разговоров. Дед выходит. Алик отъезжает, спрашиваю:

– Что за чушь ты старику загадал?

– Э, откуда я знаю! Просто от балды сказал. Пусть думает.

Нормально! Экий мудрец. А старичок знаменательный. С первых же слов – о судьбе. Хотя в чем суть знамения, я не врубился.

Въезжаем в Калай-Хумб. Посёлок вытянут в линию, стиснутую ущельем. Центральная, она же единственная, улица обсажена тополями. По узким тротуарам слоняются люди с оружием. Гражданских мало. Ястребов паркуется у обочины в конце длинного ряда автомобилей. Алик пристраивается за ним. Выхожу.

– Эй, Кабоб! – зовёт Ястребов.

Басмач в хэбэ и ковбойской шляпе идёт на зов через дорогу.

– Салом, Ястреб…

Поболтав с басмачом, Ястребов подваливает ко мне.

– Обстановка такая: Алёш в штабе, даёт разгон мелкой шелупони. Но если вам нужен кто-то из больших авторитетов – Хаким, Мухаммади или Маджнун, то…

– Нет, нет, – торопится Зухур. – Авторитеты не нужны. Мы к Алёшу.

Штаб помещается в здании райисполкома. Перед ним на небольшой площади клубятся вооружённые люди. В коридоре штаба пусто, прохладно и гулко. Из правого крыла доносится громкий галдёж. Ястребов сворачивает вправо, открывает крайнюю дверь, вваливается в комнату. Пропускаю вперёд Зухура, вхожу последним. Время: тринадцать ноль восемь.

Полевые командиры – душманы, или шелупонь, как определил Ястребов, – расположились вокруг длинного стола. Кто сидит, кто стоит. Кричат все. Быстро пересчитываю. Двенадцать. Все при оружии. Горбатого нет ни одного. Спящий имеется. Дрыхнет на дальнем конце стола, опустив башку на столешницу.

Ястребов говорит громко и весело:

– Друзья, общий привет!

Душманы приветственно гомонят. Ястребов спрашивает:

– Эй, Алёш, ты где? Куда спрятался? Я тебе гостей доставил.

Резкий голос визжит из левого угла:

– Лучше ты бы их по дороге утопил.

Душманы расступаются, я вижу Алёша. Он сидит в кресле. Атласный халат на нём сверкает точно новогодняя ёлка. Физиономия в общем-то красивая. Рядом – здоровенный парень. Телохранитель. Красные спортивные шаровары. Бронежилет на голом торсе. Зелёная бандана на голове. Не человек – ифрит из арабской сказки. Вооружён очень серьёзно. В руках – фантастическая бандура. Гибрид дробовика, гранатомёта и космического бластера. Ифрит стоит, широко расставив ноги и выставив вперёд пушку. На левую клешню натянута чёрная кожаная перчатка. Чтобы руку не обжигать, когда ствол раскалится…

Алёш вскакивает на ноги. Я слышал, что он невысок ростом. Так и есть. Метр с кепкой. Плюс минус сантиметр. Одет как картинка. Под халатом – шикарный коричнево-чёрный камуфляж. Забугорный, у нас таких не шьют. Горбун сбрасывает новогодний балахон, подбегает к Ястребову, скалит острые зубки, вопит неистово:

– Сергей, зачем его привёз?! На хера он тут нужен! Хочешь меня со всеми братьями поссорить? Куда теперь его девать? Хочешь, чтоб я его замочил? Хочешь, да? Замочу!..