покрепче торбу и с такой силою ударил ею о землю, что от змея и следа не осталось.

Джанибек ишикакабаши сказал: “Я привел эту причту для того, что если бы государь мира соблюдал осмотрительность и думал бы [об опасности], то не изволил бы возгордиться смешанными с обманом /234б/ словами врагов и, во всяком случае, не стал бы пленником этого гибельного положения.

Двустишие:

Кто гордится словами [своего] врага,

У того свеча разума потемнеет и не даст света. —

Теперь, когда дело уже ушло из рук, когда эмиры и войско выжгли на своих нераскаянных лбах клейма мятежа и, дерзко взявшись. [за осуществление своей цели], — авось трудное дело-де удастся, — по мере возможности стараются довести его до конца, — нам, рабам, приходит на мысль, что вам надлежит отправить ставку и гарем в поместье джуйбарских ходжей, а самому, своею благословенною персоною, направиться в крепость Бек-Мухаммеда парваначи или в Тараб, где румцы[363] уже готовы, имея рколо двухсот ружей. И если [даже] один день за это время прошел бы в [безопасности для вас], большинство рабов, помня хлеб-соль своего господина, явятся послужить [вашему величеству] и не пожалеют отдать жизнь за своего государя. /235а/ В эту темную ночь, когда нельзя отличить друга от врага и когда никто не знает, о чем думает и помышляет благожелатель и что затевает бунтовщик, только одно определение известно, что враг овладел высоким арком. Положение государя представляется [нам] трудным. Если же говорить об отдаленных крепостях, [куда можно укрыться], то существует крепость Чарджуй, равно Андхуд, и в которую из них благоугодно будет направиться государю, одинаково будет хорошо. Но оставаться [здесь] в этом месте, проявляя [излишнюю] смелость, является причиною [грядущего] огорчения, так как сказано:

Четверостишие:

Кто тебя боится, того и ты бойся, мудрый человек!

Если же тебе придется вступить в бой,

То не видишь ли ты, что когда кошка слабеет,

Она [в отчаянии] выцарапывает тигру глаза [своими] когтями.

И другие тоже стихи:

Когда судьба бессильна [что-нибудь сделать], она ласкает [человека],

[Уподобляясь] ужасному дракону, который играет с муравьем.

Поскольку сущность убийства и мученичества злополучного государя была предрешена в судебном установлении судьбы сообразно коранскому выражению: *когда наступит их срок смерти, они тогда ни на один час не отсрочат ее, как и не ускорят[364], то она [теперь] была /235б/ окончательно утверждена, письменное решение рока запечаталось печатями: *все, что на ней [на земле], — исчезает[365]. И до слуха государя донесся голос, взывающий: *возвратись к господу твоему удовлетворенным, удовлетворившим[366].

И государь сказал: “Вы говорите, что нужно ехать в такую-то и такую-то крепость, это — один из видов совета, но как я могу освободиться от собственной мысли, что я сам сделаю весь народ растоптанным конями несчастий, и государство, о благоденствии и процветании которого я за это время [так] старался, ввергну в погибель ради спасения лишь единственной своей жизни? Все, что в предвечности мне суждено, я предпочту перенести, но никогда не сделаю такого бесславия. Я очень хорошо отдаю себе отчет в том, что обратившись спиною к врагу, я предпочту бегство [всему прочему]. Я не сделал зла? этой группе узбеков, чтобы мне стать причиною такого [позора]. Если эти неблагодарные негодяи замышляют против меня злое, я поручаю их богу”. И государь прочитал такие стихи:

“Вследствие превратностей судьбы постигли меня сцепления разных обстоятельств,

Хотя для рока эти сцепления не имеют значения,

/236а/ До каких же пор возможно переносить страдания горестей судьбы!

Увы, нельзя больше [их] переносить!

При всем [своем] расстройстве и [несчастном для меня] круговороте судьбы я, однако,

Ни на шаг не отступлю от пути упования на аллаха.

В тетрадях узбеков не бывает письмен, трактующих об искренней преданности,

Как не найдешь коранского содержания в [обычной] переписке.

Я надеюсь, что он [аллах] возьмет мои упавшие руки

В тот день, когда все [мои] дела рухнут”.

Такого рода слова говорил государь, пренебрегая советом своего караула, потому что этот совет не соответствовал его характеру, которому были свойственны: храбрость, энергия и мужество, — почему он и не послушал караула. Он считал для себя бесчестьем выказать страх и бежать. Он сказал: “Если мне [еще] не суждено погибнуть, то первопричина найдет для себя причину, если же моя жизнь приблизилась к концу, то что за важность, — я почту за счастье быть в почетном ряду мучеников.

Двустишие:

Наше сердечное желание — быть у порога святейшего друга [т. е. аллаха],

/236б/ Потому что все то, что приходит к нам, делается по его желанию.

Что мне делать? Вот, если бы я имел при себе друзьями пятьдесят молодых храбрецов, то я знал бы, как сразиться с этим мятежным презренным сбродом! Но, увы! Я ухожу из этого мира несчастным. А теперь будет то, что до тех пор, пока во мне теплится хоть одна искра жизни, я по смыслу коранского стиха: *тот держится за крепчайшую опору, которая несокрушима[367], запасшись терпением и возложив упование на милость аллаха, — никуда отсюда не двинусь.

Стихи:

Тот человек непоколебим, который не уходит с места,

Хотя бы он и блуждал вокруг земли, подобно небесной сфере

Он как феникс, которого и потоп не может сдвинуть с места,

И не воробей, который падает от сотрясения воздуха, производимого туфаком[368].

Если в одном случае бывает зло, а в другом — добро, то возможно, что и наше дело

Кончится благополучно, а впрочем — будь что будет!.. —

Все, что я сделал — сделал я сам; слов советчиков я не послушал и не позаботился обеспечить себя от опасения этой жестокой и бесстыдной банды. Сожаление — бесполезно [говорит арабская пословица] и судьба совершает свое дело.

Стихи:

Нет у меня руки, чтобы вцепиться в рок,

Нет у меня и ноги, чтобы удержаться от этого несчастья”.

Хошхал катаган, правитель Самарканда, которого государь считал своим хорошим доброжелателем, был потребован им из Самарканда /237а/ перед выступлением в Балх, так как он предполагал его оставить для