– С которой я трахаюсь? – Иван рассмеялся. – Была. Больше пока нет.

– Убил? У попа была собака, он ее любил. Она что, слопала последний кусок мяса у тебя?

– Почти угадала. Она заразила меня триппером, – он залез под одеяло и вытащил оттуда свое полотенце.

– Вместе лечиться от триппера. Что может быть романтичнее? – Анна повернулась на другой бок и посмотрела, как князь устраивается в кровати.

– Если бы! Она – москвичка. Замужем. Когда сестра была в Москве, то она звонила ей по моей просьбе. И записывала все разговоры на кассету. Я столько о ней узнал! Да она гуляла направо и налево, – он тоже вытянулся и закрыл глаза.

– Так нашел бы себе что-то приличное. Чтоб верно сидело бы у окошка и смотрело бы тоскливо на дорогу.

– Приличное – дороже. А этой я даже подарков не возил из Парижа. Она мне их дарила. В любовь верила. А любовь, сама понимаешь, самый дешевый вид сексуальных услуг! Дармовой, – Иван вдруг вскочил. – Черт, свет забыл выключить.

Он щелкнул выключателем в комнате, – Все, теперь можно поспать.

– Интересно посмотреть на это все с мужской точки зрения, – Анна закрыла глаза, чтобы не подсматривать за голым Иваном. – Так голова болит. Как будто ее свинцом налили.

– Это от наркотика, который тебе сегодня днем выдали, – Иван опять встал. – Теперь телефон забыл. Завтра вставать рано.

Он подошел к стулу и стал рыться в своей одежде.

– Вань, а тебе не страшно? – Анна различала в темноте его голое тело. Она видела, как он наклонился, и вдруг засветился дисплей его мини компьютера. – Сколько времени?

– Спи. Чего мне бояться? На тебя охота идет, не на меня, – он сделал шаг и нырнул под одеяло.

– Но в машине мы могли бы оба погибнуть, – девушка пыталась разглядеть в темноте его лицо.

– Чушь собачья. Я всегда щелкаю пультом далеко от машины. Либо это дилетанты, или опять пугают тебя. А может даже пугают не тебя.

– А кого? Тебя? Ты ведь мне помогаешь, – Анна приподнялась на локте.

– Твоего отца, дуреха, чтобы он быстрее выходил с тобой на связь. Типа, убьем дочь, допрячешься. Так что жди, он должен проявиться, – князь подвигался на кровати, устраиваясь поудобнее.

– Ты говоришь – надейся, жди и верь.

Скажи, чего должна я снова ждать?

Мы ждем всю жизнь – когда откроют дверь,

И снизойдет к нам Божья благодать.

Давно не верю людям и в удачу.

А верю только в Бога и в себя.

Поэтому я никогда не плачу.

Примелю мир спокойно и любя.

Пусть будет все, что будет на дороге.

Но только будет пусть, произойдет.

Шагай вперед, но не забудь о Боге:

Лишь только он твой лист переврет.

Хочу прожить все, что дано мне Богом.

Пусть чистый лист покроют письмена.

И мудрость будет основным итогом.

Не потерять бы в скачке стремена.

Твои глаголы я верну тебе.

Не верю, не надеюсь и не жду.

Одна лишь строчка на моей судьбе —

Тебя люблю, люблю, люблю.

Анна вытянулась на кровати и закинула руки за голову. Она смотрела вверх, на потолок, по которому скользили световые блики, принимавшие причудливые очертания, от проезжающих мимо машин.

– Это еще что такое? – Иван не повернул головы.

– Стих. Я в юности писала.

– Твой что ль?

– Да, Вань, а ты стихи писал?

– Нет, у каждого свои недостатки. Эко тебя скрутило. Кого же ты так любила? – чувствовалось, что он улыбается.

– Да, первая любовь моя. Еще в школе. Несчастная.

– Спи, ты ж спать хотела, а то не выспимся, и тогда не бог, а я твой лист переверну, врежусь не в ту машину, и не увидишь ты своего предка, – он громко зевнул, так что слышно было, как треснула челюсть, и перевернулся на бок.

– Вань, какую машину? Нет больше твоей машины! Жаль, я к ней привыкнуть успела, – девушка снова приподнялась на локте.

– Банкир новую купит. Ворчал сегодня, так пусть новую покупает, раз ему на такой стремно ездить, – его брюзжание стало походить на разговор столетнего старика, проводящего целые дни в кресле – каталке и целиком зависящего от услуг окружающих его домочадцев.

– Но не завтра же, – нотки удивления звучали в голосе Анны.

– Завтра, завтра. Куда он денется. Ему дом выбрать надо. И дом, и квартиру, и еще что-то. Без колес – никуда.

– Так ты его лист перевернуть боишься? – девушка засмеялась.

– А что, думаешь, мне лавры Раскольникова покоя не дают? Он слишком много ошибок совершил.

– Ты даже ошибки его подсчитать успел? – Анна совсем взбодрилась. Голос ее уже не был ни сонным, ни усталым.

– Да, а что? Нужно учиться у великих, – похоже, у князя тоже пропал сон. Он привстал, подтянулся повыше, и, полусидя, устроился подушке. Щелкнул выключателем.

Мягкий свет залил небольшую комнату. Тени, и причудливые световые фигуры, от проезжающих под окном машин, стали не так отчетливы, и уже не пугали своими яркими, меняющимися контурами.

– И какие же у Раскольникова были ошибки?

– Да обычные, дилетантские. Сознался. Путался, Метался. Совесть, проститутки, – все это до добра не доводит. А ведь, как все хорошо начиналось. Тварь ли я, или право имею! Старушку убил, что в этом плохого? Раз в крайней нужде был. Да может, такой жадной дуре дышать – зря воздух портить и расходовать. Убил, так не сомневайся.

– Забавно, что ты вспомнил вдруг русскую литературу, – Анна с любопытством рассматривала этого щуплого молодого человека, отделенного от нее лишь расстоянием вытянутой руки. Одеяло прикрывало только ноги и живот. Торс и плечи оставались голыми. Сказать, что он был худ, это ничего не сказать. Раскольников, наверное, выглядел лучше. Иван был очень худ. Худенькие руки, худенькие плечи говорили о том, что никакие физические упражнения никогда не занимали и не отнимали его время. Но лицо выдавало в нем породу. Он был по-настоящему красив. Красивые выразительные карие глаза, тонкий точеный нос, мягкие, чувственные губы. Впечатление довершали голос и манеры, мягкие и вкрадчивые. Даже улыбка, мягкая и дружественная, старалась не покидать его глаз и губ. Легкая щетина на щеках была ухоженной и выглядела очень аккуратно и пристойно. Скорее всего, ее заботливо растили и лелеяли в парикмахерских, и филигранно подстригали умелыми руками парижских цирюльников, чтобы соответствовать крутым стандартам. Черная и мягкая, она скорее была данью моде, но не потребностью или небрежностью этой женственной натуры.

– Вот уж никогда не думала, что в Париже, у князя в гостях я буду школьные истории вспоминать. Там еще что-то о младенце убиенном было. Убивать ли убийцу младенца, или оставить богу на покарание.