это его собственная ответственность. И это никак не связано с тем, за правое дело воюет король или за незаконное. «Ни один король, как бы ни было безгрешно его дело… не может набрать войска из одних безгрешных людей. У одних может оказаться на совести преднамеренное убийство; другие, может быть, обманывали девушек, нарушая данные им клятвы; третьи пошли на войну, чтобы скрыться, как за бруствером, от суда за грабеж или насилие… Поэтому каждый солдат, идя на войну, подобно больному на смертном ложе, должен очистить свою совесть от малейших частиц зла. Тогда, если он умрет, – благо ему; если же не умрет, то время, потраченное им на такое приготовление, не будет для него потеряно даром, и он получит великую пользу», а те, кто уцелеет, смогут поверить, что в награду за такое усердие Господь и сохранил им жизнь.

Что же до проблемы выкупа, то солдат Бетс считает, что лучше бы король находился здесь один, сдался в плен, за него заплатили бы выкуп, и бойцам не пришлось бы драться и погибать. Генрих ссылается на то, что якобы своими ушами слышал от короля: тот не желает, чтобы за него платили выкуп. Уильямс не верит незнакомому офицеру, у него своя точка зрения на происходящее:

– Ну да, он сказал это нарочно, чтобы мы лучше дрались; но, когда всем нам перережут глотку, все равно его выкупят, а вам от этого лучше не будет.

– Если так случится, я перестану верить его королевскому слову, – говорит Генрих.

– Ой, напугал ежа голой задницей! Он – монарх, а ты кто? Да королю плевать на твое мнение с высокой колокольни! Вы только послушайте: он перестанет верить королевскому слову! Просто смешно.

Слово за слово – и дело доходит чуть ли не до дуэли. Генрих и Уильямс договариваются рассчитаться после боя, если останутся в живых. Поскольку сейчас темно и разглядеть лица как следует они не могут, то обмениваются перчатками, чтобы приколоть их к шапке. Тогда они смогут найти друг друга и опознать, уж свою-то перчатку каждый из них всяко узнает. Уильямс настроен весьма решительно, Генрих тоже отступать не собирается:

– После боя я подойду к тебе и потребую свою перчатку даже в присутствии короля, – угрожает он.

Бетс старается их угомонить:

– Помиритесь вы, английские дураки! Да ну же, помиритесь! Довольно нам драки с французами; управьтесь сначала с ними.

– И в самом деле, – соглашается Генрих, – у французов шансов побольше, чем у нас. Нам нужно будет очень постараться. Ничего, справимся, завтра сам король примется за дело.

Солдаты уходят.

Почему-то вся эта сцена напомнила мне стихотворение А. Твардовского «Ленин и печник», которое мы проходили в начальной школе много лет назад. Не знаете почему?

И еще вопрос: а для чего в сцене присутствовал некто Александер Корт? Шекспир не поленился даже имя с фамилией ему придумать, а ни единой реплики не дал. И в чем прикол?

Генрих Пятый остается на сцене один и произносит горестный монолог, в котором Шекспир повторяет ту же мысль, которую вкладывал в уста и других «своих» королей: корона тяжела, ответственность за всю страну непосильна, заботы непомерны. И как хорошо простым крестьянам, которые отвечают только за самих себя, спят здоровым сном и ни о чем не парятся.

– Всё, всё на короля свалили! – восклицает Генрих. – «За жизнь, за душу, за жен, и за детей, и за долги, и за грехи – за всё король в ответе! Я должен всё снести. О тяжкий долг!» Король – всегда предмет злословия, о нем все с удовольствием говорят гадости, а подумал ли кто-нибудь, скольких радостей лишен монарх? Самых обычных радостей, которые доступны самому обычному человеку. Короля все боятся, а ведь на деле он гораздо несчастнее тех, кто его боится. И вместо искреннего восхищения на него льется яд лести. А болезням и бессоннице вообще до фонаря все королевские титулы, скипетры, державы, венцы и прочие погремушки: «ничто не обеспечит государю здоровый сон, доступный бедняку».

Ничтожный раб вкушает дома мир,

И грубому уму не догадаться,

Каких забот монарху стоит отдых,

Которым наслаждается крестьянин.

Все эти стенания мы уже слышали от Генриха Четвертого, так что его сын не оригинален.

Входит Эрпингем.

– Ваше величество, лорды ждут вас и беспокоятся, что вы так долго не идете.

– Иду-иду. Пусть собираются в моем шатре.

Эрпингем уходит исполнять указание.

А король в одиночестве предается тому, что уговаривает Всевышнего:

– Господи, сделай так, чтобы мои солдаты