наставляя их; а брат Леоне преданно записывал. Как на закате все солнце дня разливается по небу, так и воспоминания перед смертью. Франциск угасал так же неспешно и спокойно, как октябрьские закаты в горах Умбрии.

Сумбур юности не вспоминается ему. Памятное прошлое начинается для него с тех пор, как Господь призвал его к покаянию. И то он снова видит перед собой прокаженного и вспоминает объятие, преобразившее всю прежнюю горечь в блаженство; то видит каменщика, встреченного у Сан Дамиано и позже в Порциунколе, того самого, что испытывал благоговейный восторг перед всеми церквами, ибо в них находил живого Христа, и преклонялся перед католическими священниками, ибо видел в них Всевышнего Сына Божьего и почитал их как носителей божественного откровения и подателей Святых тайн, как тех, кто единственные могут обращать хлеб и вино в Тело и Кровь Господни.

Медленно текут часы болезни, и Франциск вспоминает первых братьев, посланных ему Богом, первые месяцы «Круглого Стола», свои колебания в выборе Правила, кодекс нового рыцарства, неожиданно просто обретенный в Евангелии, изложенный в словах простых и ясных и закрепленный папой Иннокентием III. Томительны часы болезни в епископском дворце, охраняемом, как тюрьма. Мучительна постель для того, кто хочет спать на земле и камнях, тесна комната для того, кто привык жить среди холмов и долин. И Франциск вспоминает своих первых верных рыцарей, тех двенадцать, что отдавали бедным все что имели, довольствуясь одной единственной рясой, латанной изнутри, и снаружи, когда того требовал холод, а также поясом и исподним. И ничего другого им было не надо. Вспоминает, как они служили в церквах, потому что не имели своей молельни, и прибирались там — мели и чистили — и охотно ночевали в покинутых часовнях, и были никому неизвестны и служили всем.

Лениво текут часы в епископском дворце, а Франциск хотел бы потрудиться, как трудился не покладая рук в Ривоторто, в Порциунколе, в Карчери, как трудились товарищи его не затем, чтобы заработать, но затем, чтобы подать добрый пример; радуясь, когда, не получив вознаграждения, вынуждены бывали прибегать к трапезе Господней, прося милостыню у дверей храмов, встречая ближнего приветствием, которому научил их сам Господь:

— Бог да подаст тебе мир!

Так вспоминает блаженный Франциск в неподвижности своей болезни, и воспоминание становится гимном благодарности Всевышнему, предоставившему рабу Своему идти собственным путем, а не путем мира. Но прошлое, представляясь ему теперь в радужном свете, наводит его на размышления о настоящем: круг разомкнулся, госпожа Бедность забыта, рыцари Христа стали рыцарями здравого смысла. И вот из последних сил поднимается он на ложе и завещает братьям, как прямым своим наследникам, чтоб не покидали возлюбленную госпожу его, чтоб любили ее преданно, никогда не владели ни жилищами, ни церквами, не жили нигде иначе как странниками и пилигримами, не принимали почестей, не пользовались привилегиями; велит им повиноваться старшим, соблюдать правило, подчиняться церкви, не изменять слову; велит… Но что можно повелеть? Разве не существует нечто, что действует сильнее всякого наставления? И тогда он повторяет им благодатные слова, которые продиктовал в Сиене, будучи при смерти, Бенедикту да Прато.

«Пиши, как благословляю я всех братьев моих, которые есть и будут в Ордене до конца времен. И так как из-за болезни и слабости не могу говорить, в этих трех словах выражаю всем нынешним и будущим братьям свою волю: чтобы, всегда помня обо мне, о моем благословении и моем завещании, любили друг друга, как я любил их и люблю; чтобы всегда любили и почитали госпожу нашу Святую Бедность; и чтобы всегда были верными подданными прелатов и служителей святой матери Церкви».

Он больше не оглядывается на прошлое, он смотрит вперед и видит мужчин и женщин, стекающихся отовсюду, чтобы пополнить три его Ордена, — бедных и богатых, неграмотных и ученых, власть имущих и подвластных; каждый век приносит новую волну душ, каждое поколение — это весна, обновляющая листья и цвет великого дерева. Святой видит этих чад своих, которые будут любить его на земле, не видя его, последуют за ним, не слыша его голоса, изберут его идеал, хоть и не умея до конца осуществить его, — и благословляет их.

«Кто последует правилу моему, с тем будет на небе благословение высочайшего Отца и на земле благословение возлюбленного Сына его, а также Дух Святой и все силы небесные и все святые».

Но вот великое его смирение вновь овладевает им перед лицом этого безграничного будущего. И он говорит:

«Я, брат Франциск, самый маленкий среди вас и ваш раб, насколько позволено мне, полностью подтверждаю это святейшее благословение».

ГИМН РОДИНЕ

Поскольку пение продолжалось, брат Илия счел, что общение с мирянами идет не на пользу братьям и предложил отправиться в Санта Мария дельи Анджел и.

— Я согласен и буду рад, — отвечал святой Франциск, — но вам придется нести меня, потому что идти я не смогу.

Братья положили его на носилки и вышли с епископского двора, окруженные отрядом городской милиции и преследуемые огромной толпой, желавшей видеть и сопровождать святого Франциска.

Когда дошли они до больницы для прокаженных, где он когда-то начал служить Богу, разделяя страдание ближнего, Франциск сказал:

— Положите носилки на землю и поверните меня лицом к городу.

Он почти не видел, и нужно было, чтобы другие указали ему, в каком направлении находится Ассизи.

Он приподнялся немного и, обратился к городу, чей маленький и гордый силуэт выделялся на фоне Субазио своими башнями, колокольнями и зубчатыми стенами, благословил его многими благословениями, как если бы город этот никогда не приносил ему ничего, кроме радости. Вспомнил ли он, смутно и сладко, матушку, родительский дом, друзей, первых товарищей, Клару дельи Оффредуччи, проповеди, унижения, триумфы? Проникался ли, не видя, красотой открывавшейся дали, однажды поведавшей ему о Боге, этой Сполетской долины, от которой никогда бы не отлучил себя и ничего прекрасней которой не видел во всем мире, долины, подарившей ему призвание и Прощение?

Если бы сейчас ему пришлось покинуть родину, как когда-то он покинул Верну, страдание его было бы непереносимым. И в его благословениях Ассизи слышатся тоска от неминуемой разлуки и сладость воспоминания.

«Господи, если прежде этот город был местом язычников, то теперь по милости Твоей Ты избрал его, определив ему стать приютом тех, которые призваны познать Тебя, и восславить Твое святое Имя и подать всему христианскому миру пример святой жизни, правдивейшего учения и евангельского совершенства. Прошу Тебя, Господи, милостивейший наш Отче, не поминать неблагодарность нашу, но помнить