Кардинал, по великой нежности своей к святому, написал ему, приглашая к себе в Риети, где жили лучшие глазные врачи, и Франциск охотно согласился: ослепительно зеленая Риетская долина с ее скитами Фонте Коломбо, Поджио Бустоне, Греччо, возвышавшимися среди лесов, напоминала ему Верну и сообщала особую сладость его молитвам. В Сан Дамиано ему удалось все же почувствовать некоторое облегчение, и Клара, которая не проповедовала, но побуждала к проповеди, не писала стихов, но вдохновляла, Клара, не покидавшая теперь монастырского двора, приготовила учителю особые сандалии для его пронзенных ног, позволяющие снова пуститься по дорогам мира.

Святой Франциск, получив письмо от кардинала, задержался с тем, чтобы подать ей и сестрам свое утешение, ободрил ее на прощание святыми речами и верхом на своем ослике, сопровождаемый верными товарищами направился в Риети. Аббатиса провожала его глазами, пока он не исчез среди олив, потом опустилась на колени перед распятием.

Святой Франциск молчал; стоило ему заговорить и ученики непременно сохранили бы его слова, как хранили теперь каждое его высказывание, почитая за ангельское и пророческое.

Это молчаливое прощание с цитаделью Бедности было столь же мучительным, как и прощание с Верной, если правда, что самое большое страдание — то, о котором не говорят вслух.

В Риети его ожидали как мессию, и навстречу ему вышло такое множество народу, что Франциск не захотел войти в город, но остановился в церкви Сан Фабиано, находившейся в двух милях от городских ворот. Но и сюда люди шли толпами, так что священник, оказавший святому достойный прием, стал уже думать, что такая честь будет стоить ему слишком дорого, ибо верующие, спеша под благословение, изрядно обработали его виноградник, беззастенчиво обрывая грозди и топча его ногами.

— Дражайший отец, — обратился к нему Франциск, читавший чужие мысли, — сколько мер вина дает тебе этот виноградник в год наибольшего урожая?

— Мер двенадцать, — отвечал тот, покраснев от смущения, потому что его слишком хорошо поняли. Тогда Франциск сказал:

— Прошу тебя, отец, разреши мне пробыть у тебя несколько дней, ибо я нахожу здесь для себя великое успокоение, и из любви к Богу и ко мне, бедняку, позволь всякому, кто захочет, рвать гроздья твоего виноградника; и я обещаю тебе от имени Господа нашего Иисуса Христа, что в этом году он принесет тебе двадцать мер.

Так и вышло. Скуповатый священник уверовал; и как ни мал был урожай, но вина получилось ровно двадцать мер, притом отличного.

В Риети святой Франциск нашел в кардинале Уголино, в прелатах курии, врачах, во всем народе такую преданную любовь, которая, казалось, должна была помочь ему справиться с болезнью. Но не помогла. У него была больная печень, селезенка, желудок; глаза болели и слезились; стигматы обескровливали его.

По мере того, как глаза утрачивали радость зрения, святой Франциск все больше тянулся к музыке. С молодости привык он выражать в пении то, что не вмещалось в слова и искажалось ими, и теперь, облекшись во Христа, просил у музыки выражения невыразимого.

Однажды в Риети позвал он брата Пачифико, поэта и музыканта, и сказал ему:

— Брат, согласись, что музыкальные инструменты, коих предназначение в том, чтобы славить Бога, стали служить суете и часто становятся инструментами греха. Люди перестали понимать божественные тайны. Но если хочешь доставить мне удовольствие, одолжи где-нибудь лютню и утешь хорошей музыкой брата моего тело, в коем не осталось уже ни одной части, свободной от боли.

Брат Пачифико, испугавшись людской молвы, выступил на этот раз кавалером здравого смысла и ответил:

— Отец, что скажут люди, услышав, как я играю, будто какой-нибудь трубадур? Меня могут обвинить в легкомыслии.

— Забудем об этом, — тут же отозвался Франциск, всегда шедший другим навстречу. — От многого стоит отказаться, дабы не вызывать смущение умов.

Радея о благочестии, брат Пачифико отказался на этот раз от милосердия и наказал тем самым себя, ибо не понял того, что Франциск назвал «божественными тайнами», не понял, что чем больше человек живет Богом, тем больше он человек и тем больше способен наслаждаться первозданной чистотой всех вещей. Святой Франциск, по деликатности и милосердию своему отказавшийся от музыки, был, напротив, вознагражден.

На следующую ночь звуки цитры пришли скрасить ему жестокую бессонницу, едва он приступил к созерцанию. Похоже было, что кто-то ходил под окном, наигрывая мелодию столь дивную, что всякое страдание должно было отступить при одном ее звуке. Никого не было видно, но музыка продолжала звучать в тишине ночи, то отступая, то приближаясь и казалась живым обещанием того высшего мира, где все, что любят и о чем грезят здесь, является реальностью.

Кто был этот таинственный игрок на цитре? Ангел? Человек? А может не ангел, не человек, а сама насквозь музыкальная душа святого Франциска? Последние месяцы его жизни суть не что иное как музыка.

ГИМН БРАТУ ТЕЛУ

Святой Франциск провел эту зиму между скитом святого Елевтерия и скитом Фонте Коломбо, отказываясь хоть как-нибудь защитить себя от холода. Не желая надевать вторую рясу, он согласился на утеплительные заплаты на груди и на плечах при условии, чтобы они были снаружи и достаточно выделялись, дабы все видели его слабость в отступлении от правила. Но даже мизерные уступки больному телу не давали покоя его совести.

— Не кажется ли тебе, — спросил он у своего духовника брата Леоне, — что ты слишком многое прощаешь моему телу?

И брат Леоне, по вдохновению Божьему отвечал:

— Скажи мне, всегда ли плоть твоя была послушна твоей воле?

— Да, — признался святой Франциск, — могу засвидетельствовать, что тело мое меня слушалось, что не боялось трудов, усталости, болезней и всегда исполняло мою волю, сразу повинуясь каждому моему приказу; что я и тело мое были всегда в согласии и дружно служили Господу Богу.

Ответ этот весьма примечателен для 1226 года. Какой-нибудь дуалист так бы не сказал. Но брат Леоне не даром был его учеником. На этот раз он воспользовался аргументами учителя, всегда радевшего о больных, чтобы защитить здоровье его самого.

— Ты несправедлив к своему телу, — начал он. — Разве так обращаются с верным другом? Не хорошо отвечать злом на добро, тем более если благодетель твой терпит нужду. Как мог бы ты служить Господу твоему без помощи тела?

— Верно, сын мой, ты прав!

— Несправедливо, — продолжал брат Леоне, — покидать в беде столь верного друга. Не бери, отец, этого греха на душу.

Святой Франциск покорно поблагодарил товарища, рассеявшего его сомнения, и обратился к своему телу со словами:

— Радуйся, брат тело,