«Наш Додо знает своих жертв досконально, но что они такого делают, чтобы оказаться в его списке? Это видит только он сам. Сначала ему было достаточно изнасилования; надругавшись, он уходил, оставляя их эмоционально покалеченными. Но Мэгги Драммонд заговорила, раскрылись другие жертвы, всеми ими занялась доктор Мейерс, и Додо увидел, что нанесенные им раны стали затягиваться. Но никто не может исцелить мертвого, и он стал убивать. Кто следующий в его списке? Ни одной зацепки, чтобы найти следующую жертву до него?»

В час ночи Кармайн решил, что члены «джентльменского патруля» никак не помогли ему в расследовании. Марк Шугамен возглавлял одну группу патрулирующих, Мейсон Новак — другую. В патруле не было ни одного мужчины, который оказался бы свободен во все дни нападений Додо. Выходит, либо Додо — не член «джентльменского патруля», либо он есть в списке, но в те дни никуда не ходил.

Были еще связующие ниточки между вандализмом в магазине «Стеклянный мишка Тедди» и делом Додо: Хэнк Мюррей, менеджер «Басквош-молл», проживал в Кэрью и в свободное время принимал участие в патрулировании. Имелись еще братья Уорбертоны, которые тоже обосновались в Кэрью и вели праздную жизнь. Они были лицемерными и вызывали подозрения, но ни в какой преступной деятельности на территории Калифорнии уличены не были, а в Коннектикуте их просто сочли эксцентриками — такими людьми в университетском городе Холломен гордились, а поэтому их терпели.

Он снова вернулся к жертвам и прошел весь путь заново, на этот раз воспользовавшись записями Хелен Макинтош, которые нашел информативными, проницательными и даже забавными. Она отдала их в его распоряжение неделю назад, даже ту тетрадь, что начала вести девять недель назад при своем поступлении. Девушка заполнила целых семь тетрадей!

Ее разноцветные тексты, с одной стороны, его веселили, а с другой — вызывали искреннее восхищение. Она была права, когда сказала, что это здорово помогает. А записи бордового цвета стали едва ли не откровением. Ее описания стеклянного мишки, его ценности и упорного отказа Аманды признать эту ценность были великолепны. Кармайн с удивлением узнал, что его эгоистичная, хладнокровная и амбициозная подопечная испытывала искреннюю привязанность к Аманде, которая переросла дружбу. И спустя некоторое время, когда уже не было никакой необходимости заниматься делом вандала, в ее журналах все еще появлялись отдельные абзацы бордового цвета на эту тему.

Здесь же нашлись и записи по калифорнийской подноготной близнецов Уорбертонов, начинающиеся со смерти Ховарда — их отца.

«Тело Ховарда Уорбертона было отправлено на вскрытие, — писала Хелен черными чернилами, — не потому что смерть наступила вследствие падения с лестницы, а так как прибывший на место доктор счел позу тела неестественной. Вскрытие показало перелом позвоночника в области межпозвоночных дисков С2—СЗ. Никаких иных повреждений, за исключением небольшого кровоподтека, обнаружено не было. Полицейский патологоанатом согласился, что при таких травмах не ноги, а голова мистера Уорбертона, должна была находиться в непосредственной близости от нижней ступеньки, и назвал смерть подозрительной.

Близнецы, которым тогда было восемь лет, признали, что видели, как все произошло, и что после падения пихали и толкали своего отца, пытаясь привести его в чувство. Поначалу его голова лежала рядом со ступенькой, но после их попыток значительно отодвинулась. Оставалась только одна загадка: у мистера Уорбертона не было выявлено ни мозгового спазма, ни сердечного приступа, которые могли бы повлечь за собой падение. Тогда Роберт сказал, что видел, как его отец споткнулся, а Гордон — по словам полицейского из Сан-Диего — как попугай повторил то же самое. После дотошного допроса близнецов полицейские решили прекратить дальнейшее расследование. Шел 1945 год, лучшие полицейские находились в зоне военных действий. Ховард Уорбертон не попал в армию по причине плохого зрения и плоскостопия. И то и другое могло стать причиной его падения».

Бордовыми чернилами Хелен писала: «Они сделали это! В 1968 году мы более осведомлены о способности ребенка совершить убийство, но в 1945-м люди умерли бы от ужаса при одной мысли о подобном. Я думаю, что, скрыв имена личностей, имела право посоветоваться с Куртом. Он полностью согласился с моими выводами. Я на всякий случай, дабы вы не беспокоились, капитан, сделала убийцей одного ребенка. Признаюсь, рассказала это, чтобы вывести Курта из себя — он всегда такой холодный, собранный и спокойный. Извините, сэр».

Улыбаясь, Кармайн отложил тетрадь. Она неисправима! Но Хелен встречалась с Куртом месяцев восемь-девять, а никто лучше Кармайна не знал, что каждому человеку нужно кому-то довериться. Согласно ее представлениям, Курт идеально для этого подходил — он не имел отношения к ее работе и готов был принять ее сторону. Чего еще можно желать? Так думал Кармайн, а перед глазами у него стоял образ Дездемоны.

Он двинулся дальше — черные, синие, красные, зеленые записи, а еще бордового цвета, выражающие ее глубоко личный взгляд на проходящий через нее поток информации.

Временами попадались несколько непочтительные высказывания о ее отце — конечно же, бордовым цветом. Имелся один познавательный комментарий и о ее пребывающей слегка не в себе матери, которая видела трех призраков в гостиной Университета Чабба у камина. Однако не этот факт заставил Хелен внести описание в свою тетрадь-дневник, а то, что все призраки, облаченные в парики и туфли с пряжками, перестали играть в какую-то древнюю карточную игру и в ужасе уставились на Анджелу Макинтош. «Привидение! Вы ее видите?» — спросил один из призраков. Потом все трое исчезли. Комментарий, написанный Хелен сначала красным цветом, но потом переправленный на бордовый, был такой: «Мама снова всех поразила. Никто не спасся».

«Что мне теперь делать? — спрашивал себя Кармайн в три часа утра, когда все просмотрел. — Ее комментарии чрезвычайно интересны, она даже не представляет насколько. А неожиданные маленькие истории о родителях, Курте и Аманде Уорбертон просто великолепны!»

Дездемона не спала и смотрела телевизор, который стоял на комоде в их спальне; когда муж не приходил домой ночевать, ее обычно мучила бессонница. Даже зная, что он в безопасности — в другом случае ей тут же доложили бы, — она все равно не могла избавиться от страха.

— Ты сделал все, что собирался? — спросила она садясь.

— Да. Мне нужно было взглянуть на все в перспективе и с разных точек зрения. — Кармайн бросил свою одежду на спинку стула, от усталости не в состоянии убрать ее как следует.

— И ты знаешь, кто главный злодей?

— Да. Практически уверен. — Он забрался в кровать и прижался к жене. — Одна проблема — у меня нет никаких доказательств.

— Мне нравятся твои волосы, — сказала Дездемона, теребя их пальцами. — Мои такие тонкие.

— Не те гены, моя высокая английская мышка. — Он поцеловал ее в шею. — Надеюсь, ты не сильно жаждешь заняться любовью. Я не в силах.

— Да и я тоже. Я просто рада, что ты наконец увидел свет в конце тоннеля. Ты уверен, что нет никаких доказательств?