И вот там, где был детсад, потом нарсуд, а теперь какой-то мосдеп, — есть неогороженный угол, куда можно проникнуть и постоять.

Дом, который рядом, всегда очень нравился мне. Это кирпичный хрущевский дом года, наверное, шестьдесят третьего. В одном окне — я часто проходил мимо из магазина, как Слим, — мальчик клеил сборные модели, всякий раз разные, все более сложные. А из другого окна все время доносилась музыка — там девочка ее разучивала. И это был для меня образ рая.

Но в этот сад я никогда не заходил, да и какой там сад? Выломанная бетонная ограда, а внутри — клок жалкой природы, безымянные деревья, несколько ясеней, свалена какая-то ржавчина и битый кирпич. И ни у кого не дойдут руки сделать там детский городок или мало ли что. Но мне всегда казалось, что эта местность уже имеет смысл, что она портал, пограничье и через нее я могу попасть туда, откуда никогда не вернусь — на бесконечно далекую звезду или в государственное учреждение, откуда нет выхода. И сейчас я пойду туда в первый раз.

С собой надо захватить Вещь размером с пачку сигарет и оставить ее там навсегда.

Интересно, что этот кусок сада совершенно не изменился: те же ясени, вывороченный бетонный кусок забора, кирпич и ржавчина; а вот дом напротив очень изменился — там не играют гамм, а в комнате когдатошнего мальчика с моделями царит запустение. Скорее всего, он тоже уехал. На подоконнике — свернутые, пожелтевшие трубки ватмана и стопки книг. Наверное, с помощью всего этого он надеялся спасти мир.

Но странный покой исходит из этого места. А я еще и вечером туда пошел, синим московским вечером, осенним до невозможности. И меня как будто засасывает туда, что-то мне обещает, что там покой, и счастье, и Версаль, то есть зеленые сады, подсвеченные фонарями, на черном ночном фоне. И соловей, как на рубашке старых карт, пахнущих бабушкиным комодом — старыми духами и бельем, и там еще хранилась лиловая пудреница. Но ничего подобного — ни моего любимого черно-зеленого сочетания, как в моей любимой древней компьютерной игре H2O, попавшейся мне в каком-то сборнике и ни разу с тех пор не встречавшейся, ни сада, ни соловья — там нет, конечно. Там заглатывающий мосдеп или канцелярские призраки бывшего суда, и дождевой шелест никого не должен обманывать.

Вот куда меня пытались затащить, и это уже в полушаге от окончательного прохождения. Правильно я делал, что туда не ходил. Не ходил я туда — и не надо.

И от дома, который я любил, осталось непонятно что.

Нет, нечего мне здесь делать. Совсем я уже не здесь.

Кладем на землю Вещь размером с пачку сигарет и забираем взамен еще один артефакт, а именно осколок битого кирпича.

Это должна быть любая вещь, которая символизирует это место, обозначает его наилучшим образом. Вот и берите. Домой не вносите ни в коем случае. Выбросьте около дома и обменяйте на лист с ближайшего дерева. Лист засушите на память о том, как вас не засосало.

Но вообще, может, все еще и обойдется, несмотря на усиливающееся давление со всех сторон, ухудшающееся самочувствие и естественное сопротивление среды. Сегодня нам надо избавиться от Вещи, которая не принадлежит вам по праву, — взятая из библиотеки, да так и не возвращенная книга, например, — и сразу же купить Предпоследний артефакт, который мы, в свою очередь, обменяем потом на последний, концентрирующий в себе итог нашего пути. То есть символический обмен.

Выходим на ту улицу Квартала, где с вами обязательно произойдет что-то важное, скорее хорошее. Некоторое время дежурим там. Время может быть любое, но лучше вечером.

Проникаемся, проникаемся чувством, что именно здесь и случится что-то самое главное. Подходим к пяти прохожим по очереди: «Вот тут лежало. Это не вы потеряли?»

Скорее всего вам будут отвечать: нет, не мы.

«А вам не нужно?»

Дайте посмотреть. Нет, не нужно.

Если после пятого прохожего избавиться от артефакта не удается, предлагаем продать.

— Вот, у меня тут вещь. Вы не купите? Очень нужно.

Пять попыток. Ничего, ничего, терпите. Вам ведь ничто не угрожает на самом деле, никто вас даже в дурдом не сдаст. А избавиться от этой вещи нужно, очень нужно, причем только путем ее передачи. Так вы избавитесь от всего в жизни, что вам не принадлежит, от всего, что ее отягощает. Не берут? Не покупают? Странно. На последних ступенях «Квартала» сила вашего убеждения должна дорасти до того, что купят. По крайней мере спросят о цене.

Ну, и вещь должна быть не совсем бросовая. Что-нибудь из хозяйских безделушек в съемной квартире, граммофонная пластинка, купленная в антикварном магазине (все купленное в антикварном магазине принадлежит вам не по праву, запомните это), монетка, которую вы нашли (а кто-то потерял).

Спокойнее, без суеты. Это ваше место, ваша точка, с вами непременно что-то важное тут случится, вы всегда это чувствовали.

О! Четвертым прохожим скорее всего окажется девушка. И ей будет интересно, и она купит.

Не берут? Ну, тогда уж я не знаю. Тогда последнее средство.

Ловим гуляющего ребенка, предварительно услышав, как называют его товарищи по играм.

— Леша! (допустим) Передай, пожалуйста, папе, когда домой пойдешь. Он знает.

(— У меня нет папы.)

— Ну, тогда дедушке.

(— И дедушки нет.)

Что ты будешь делать! Их много таких сейчас, одни женщины воспитывают, потому что им деваться некуда. Зачем плодить детей, когда себя-то не знаешь, куда девать?

— Ну, тогда любому из старших. Они в курсе.

(— А вы кто, дядя?)

— Я мамин друг. Она знает.

Быстро исчезайте.

Затем на все деньги, которые есть в кармане — не в кошельке! Имею в виду только высыпавшуюся мелочь! — покупаем в ближайшем киоске предмет, на который этих денег хватит.

Это и есть Предпоследний артефакт.

Дома берем первую попавшуюся книжку, открываем в любом месте и читаем последнюю строчку на правой странице.

В моем случае это «Всем — всё» (из биографической хроники Маяковского).

Я на совершенно верном пути, товарищи. Вот именно, всем — всё. Себе — только то, что приобретено в результате символического обмена, в бодрийяровском смысле, а не хотите в бодрийяровском — в каком угодно смысле. Бодрийяровский смысл — скорей всего, оксюморон. Он был славный малый, конечно, похожий на старого плотника Джузеппе Сизый Нос, но всякий раз, как я его читаю, у меня такое чувство, что хитрый хохол из села Бодрый Яр пытается мне втюхать старую кобылу, следка поддутую изнутри, как я только что пытался втюхать кому попало символическую, но бесполезную вещь.

Символический обмен и есть обмен такими вещами, это скрытый сюжет нашей книги, а что там имел в виду Бодрийяр — его личное дело. Он «Квартала» не проходил, нам с ним неинтересно.