Избор не выдержал и признался во всем. И тогда отец увел его на берег лебединого пруда, усадил рядом и долго говорил.

- Разбитая ваза - не самое страшное в жизни, что может произойти. Конечно, она была редкостью и дорого стоила, и мы с матерью хотели сделать подарок соседям. Но с каждым мальчиком когда-нибудь такое случается. Поступок дурной, но ты ведь не хотел этого, правда? И что же? Если бы ты раскаялся, и признался, и хотел искупить вину, все закончилось бы хорошо. Но ты промолчал, и это стало следующим твоим поступком. И он был во много раз дурней предыдущего. А потом, чтобы скрыть этот дурной поступок, тебе пришлось солгать. Это был третий дурной поступок. А чтобы в твою ложь поверили, ты прибег к оговору. И этот поступок я бы называл не дурным, а чудовищным. От детской шалости ты за несколько часов пришел к бесчестию.

Когда Избор совершил тот самый первый дурной поступок, который за несколько месяцев превратил его в вора и убийцу? Может быть, когда украл медальон? Да, он его украл, но почему-то не считал себя вором. Он не считал себя вором и когда прокрался в спальню Градислава, никем не замеченный, и когда вышел из ворот, потихоньку, не взяв коня, чтобы не привлекать внимания. И когда бежал по улицам, преследуемый Огнезаром. Нет, он не чувствовал себя вором. Он исправлял то, что случилось раньше - много раньше! - и началось не с него самого.

Но почему тогда каждый его следующий поступок оказывался хуже предыдущего? Он отдал медальон мальчишке. Неужели он не понимал, что превратил его в государственного преступника? И что жизнь мальчика после этого не стоит и ломаного медяка?

Он бежал и жил среди разбойников, и те считали его героем. Он ел то, что было добыто ими вооруженным грабежом, он спал с ними под одной крышей, и ему не пришло в голову сказать, как он относится к их образу жизни. Он словно дал согласие на их существование, словно одобрил их!

Он жил в доме деверя, ел и пил за его счет, и чем это закончилось? Он обворовал родную сестру, украл все накопленные деньги, которые Добронрав зарабатывал своим нелегким трудом. Зачем? Чтобы исправить то, что он натворил?

Круг замкнулся. Он только и делает, что исправляет совершенное ранее. Им или кем-то еще.

Можно было предвидеть, что медальон, оказавшись за пределами спальни Градислава, рано или поздно попадет к «вольным людям», к разбойникам, которые смыслом своего существования считают его уничтожение. Нет, хуже: они хотят его открыть. Избор никогда не верил, что подлорожденные смогут этого добиться, но встреча с Полозом перевернула его представление о разбойниках.

Это не только сеть лагерей, связанных между собой тонкими ниточками. Это полувоенная организация, руководят которой не малограмотные оборванцы, а такие вот сильные, незаурядные личности, цель которых - получить власть. Они изучают философию и право, они умеют логически мыслить, они способны вести за собой, - они готовятся управлять государством.

Они не понимают, в чем их отличие от благородных, они мнят себя равными им. Они думают, надо только получить образование, выучиться хорошим манерам, и остальное приложится само собой. Тонкость восприятия мира и ощущение его едва слышного пульса. Внутренняя красота и сила душевных движений. Этому нельзя научиться. С этим нужно родиться.

Избор не хотел его убивать. Он всего лишь просил отобрать медальон. Ему не приходило в голову, что медальон до сих пор у мальчишки. И этот юный дикарь держит в руках такую опасную вещь и не понимает ее опасности, не чувствует ее силы! Его цели примитивны и по-детски прямолинейны, он всего лишь хочет вернуть отцу утраченный внутренний жар. Так великодушно и высоконравственно! Как и безответственно. Наверное, людей подлого происхождения отличает именно это: безответственность… Они идут на поводу у своих простеньких желаний и не хотят знать, во что это может вылиться. Для них же самих!

Избор просидел у камина всю ночь и задремал только под утро. Его разбудило унылое зимнее солнце, которое ползло над туманным морем и напоминало ленивую рыбу с золотой чешуей.

Беда в том, что он одинок. Ему не с кем посоветоваться, никто не придет ему на помощь, никто не верит в него и не разделяет его убеждений. Он стал врагом для всех: для своих жадных, хищных собратьев, для разбойников и простолюдинов. Никто не хочет компромисса, никто не понимает опасности крайностей. Даже его сестра и ее муж - и те считали, что медальон не имеет права на существование. Может быть, они не видели казней на базарной площади, которые так веселят толпу?

Но ведь Избор тоже против применения медальона! Ведь он сделал это для них, для подлорожденных! Он хотел справедливости, высшей справедливости. Он хотел, чтобы его собратья поняли, что злоупотребляют властью!

И те, и другие не хотят полумер. И те, и другие желают получить все. Все или ничего. Если медальон вернется к Градиславу, неприятный инцидент быстро забудут, все вернется на круги своя, ничего не изменится. Если медальон уничтожат, власть останется в руках Огнезара и Градислава, но через два-три поколения они утратят ее. Хищники посильнее займут их место! Вроде тех, что правят Кобручем. Если медальон откроют… Избор не хотел думать об этом. Эта мысль заставляла его холодеть. Уж лучше пусть все останется по-старому. Из двух зол надо выбирать меньшее.

Восстание, кровопролитие… Избор старательно убеждал себя в том, что пугает его именно бессмысленная бойня, и сам в это верил. И лишь на самом дне души копошилась неприятная, мерзенькая мыслишка: он ничего не будет стоить после того, как откроют медальон. Он превратится в ничтожество, он утратит то, что стало его сущностью, то, ради чего он появился на свет и жил. И не жалость к бедному человечеству, лишенному его будущих полотен, мучила его. Нет, это тоже было самообманом. Избор боялся стать таким, каким родился, - убогим вырожденцем без капли способностей, боялся остаться наедине со своими амбициями и образованием и каждую минуту не только чувствовать, но и осознавать собственную ущербность.

Лачуга старика, которого звали Улич, оказалась одним из тех сарайчиков, которые приметил Есеня неподалеку от развалин корабля. Сколоченная из толстых грубых досок, она состояла из одной комнаты с земляным полом, половину которой занимала печь. И не потому, что печь была такой большой, - нет: такой маленькой была лачуга. Две лавки вдоль стен, голова к голове, и печь - больше там ничего не поместилось, даже стола. Два небольших окошка затягивались пузырем, только странным - белым и не таким мутным, как обычно.

Старик уложил Полоза на лавку и зажег сразу пять свечей, пристроив их над изголовьем.

- А ну-ка, беги на берег, - велел он Есене, - неси дров.

- А… а где же я их возьму? Деревья только наверху растут, и топора у меня нету…

- Откуда ты такой на мою голову? - старик недовольно покачал головой.

- Из Олехова… - промямлил Есеня.

- На берегу валяется много дров - и доски есть, и сучья, и палки, которые море выбрасывает. Набери побольше, надо согреть воды.