Тигр смеется. Томасис поворачивается ко мне, я вижу ужас на его лице. Он отпускает меня, поднимает руку и зовет Тенардье по имени. Но тот уже поднял пистолет, и его здоровая рука не дрожит.

В нос ударяет запах пороха. И когда Томасис падает, кто-то кричит как раненое животное, визжит и визжит, не переставая. Кажется, это я.

Падаю на колени рядом с Томасисом. Он бледен и изо всех сил пытается ухватить меня дрожащими пальцами. По моим щекам текут слезы, и я слышу собственные всхлипы, когда крепко обнимаю его.

– Простите меня, простите меня, – говорю я снова и снова, как будто эти слова помогут отменить то, что я натворила.

Он шарит пальцами у себя на шее, нащупывает талисман Карла Великого и протягивает мне. Я беру его, а Томасис тянется рукой к моему лицу и гладит по щеке; у него начинаются судороги. Его трясет, а изо рта идет кровь, когда он с трудом открывает его, чтобы произнести свои последние слова.

– Защити их, – шепчет он.

Прошу у Томасиса прощения. Говорю ему, что сделаю все, о чем он просит. Я крепко держу его, пока он дергается в конвульсиях. Не отвожу от него взгляда, когда он уходит, его тело слабеет, из глаз, в которых всегда дрожали огоньки смеха, уходит жизнь и он превращается в пустую оболочку.

Тигр встает, забыв про Этти. Он подходит ко мне, и сквозь свою ужасную боль я почти не слышу его слов.

– Вставай. – Он хватает меня за плечо и ставит на ноги, отрывая от Томасиса. – Его слова как ножи режут мой слух. – Я знаю, что ты любила его. Доверяла ему. Знаю, что твое сердце разбито. Но это он предал тебя. – Тигр трясет меня. – Не плачь о нем, Кошечка, – говорит он и берет мое лицо в свои руки. – Он должен был защищать тебя, но не сделал этого. Не трать на него свои слезы. Не будь такой слабой.

– В этом ее главная проблема, – говорит Тенардье за моей спиной. – Она слишком привязывается к людям.

И хотя мне кажется, что я тону в своем горе, все равно продолжаю думать как Кошка. Оглядываю комнату и прикидываю свои шансы.

Томасис мертв.

Их осталось только двое.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – говорит Тигр, все еще сжимая мои плечи. – Знаю, как болит сейчас все твое существо. Боль гложет тебя изнутри, будто вырывая сердце.

Подходит Тенардье и пинает ногой Томасиса, убеждаясь, что он мертв.

– Ты думаешь, это конец, – говорит Тигр мне на ухо. – Но ты ошибаешься. Это только начало. Я думал о тебе, Кошечка. – Он хмурится. – Не смотри так взволнованно, тебе это не идет.

Он отпускает меня и поднимает руки, показывая, что не собирается нападать на меня.

– Я пытался припомнить все с самого начала, проигрывал все снова и снова у себя в голове, – говорит он. – И сказал себе, что эта девочка не так долго была рядом с тобой, когда я в первый раз предложил за нее свою цену. – Он оборачивается и через плечо смотрит на Этти. – Странно, что ты оказалась так к ней привязана. Так не хотела ее отдавать. Ты даже согласилась получить эти шрамы из-за нее. Но ты пыталась спасти не ее, правда?

Он улыбается мне.

– Тенардье сказал, что я забрал у тебя еще кое-что. Сестру. Как ее звали? – этот вопрос он бросает Тенардье, и тот открывает рот, чтобы ответить.

– Не смей произносить ее имя, – шиплю я.

Тенардье смотрит на меня и решает, что в его интересах – не спорить со мной сейчас.

– Они были очень близки, – вот все, что он говорит.

– Она заменила тебе мать, правда? Вырастила тебя, любила? Вот тогда все обретает смысл. Я забрал у тебя сестру, и ты ничего не могла с этим поделать. Из-за того, что я забрал ее, ты убежала к Томасису. Просила у него защиты. Все в твоей жизни – и твоя ярость, и твои шрамы, и кинжал в твоей руке – появилось из-за меня. Я создал тебя, так же как мой отец создал меня в тот момент, когда обрек на плети работорговцев.

Он протягивает руку и проводит пальцем по моему лицу, лбу и по щеке, рисуя воображаемую линию, повторяющую шрамы на его собственном лице.

– У тебя на спине уже есть мои шрамы. Я вырезал свое имя на твоей коже. Ты принадлежишь мне.

Я вздрагиваю.

– Я принадлежу гильдии Воров. А у вас нет чести, нет Закона…

Он издает короткий смешок.

– Закона? А где был Закон, когда собственный отец продал меня, сломил, чтобы сам он мог выжить? Он сделал меня таким, какой я есть. Я – надругательство над Законом. Я – кошмар, который он породил. Я – его возмездие.

Он берет меня за плечи и притягивает к себе.

– Двор чудес боится меня. Они кланяются, лебезят и прячутся. Они так боятся, что я могу учуять запах страха, исходящий от них. Все они – слабые.

Он наклоняет голову и смотрит на меня.

– Но ты… ты не такая, как они, правда? Ты котенок, который взял в лапы плеть. Кошка, напавшая на барона гильдии. Единственная, кто посмел пойти против Тигра, – говорит он.

Он наклоняется ближе, его губы почти касаются моего уха. Изо всех сил стараюсь не дрожать.

– Знаешь, на кого ты похожа?

В его голосе слышится теплота.

– Ты похожа на меня.

Тигр отстраняется и смотрит мне в лицо, на котором отражается недоверие. Он улыбается.

– Кто еще, кроме нас с тобой, мог каждый день в течение прошедших двух лет думать об Этти? Кто еще провел столько часов, размышляя, как ее вернуть? Мы с тобой одинаковые. Я собираюсь уничтожить ее, – продолжает он, – не потому что этого хочу; сейчас уже нет. Она миленькая вещица, такая же, как все милые вещицы. Но я уничтожу ее ради тебя, потому что хочу увидеть, как ты станешь ужасным, беззаконным, бесчестным существом. Хочу увидеть, как ты сломаешься и изменишься. Станешь такой же, как я.

Он поднимает мое лицо, взяв за подбородок, чтобы я смотрела ему в глаза.

– Сегодня ты возродишься. Возродишься в крови, боли и ярости.

Чувствую его горячее дыхание у себя на щеке, когда он шепчет:

– В конце концов, ты убила Отца своей гильдии. Тебе уже недалеко. Ты просто маленькое чудовище, которое еще не отрастило все свои клыки.

Замечаю легкое движение за спиной у Тигра. Он забыл про Этти, потому что для него она всего-навсего слабая, милая вещица.

Глупец.

Несколько лет назад я научила ее освобождаться из пут, и вот она стоит на ногах позади Тигра и Тенардье и приближается уверенными, бесшумными шагами. В ее руке – кинжал, который я дала. Все это время она постоянно натачивала его.

Лицо Тигра озаряется улыбкой, когда он продолжает:

– Я говорил тебе, Котенок, мы одинаковые. Ты такая же, как я.

– Она совсем не такая, как вы! – В голосе Этти слышится неприкрытая ненависть.