в одиночке. И нам так говорила. Откуда взялась у нее эта уверенность? Может, в самом деле на какой-то срок он был изолирован и сестра об этом знала, но от матери скрыли, чтобы не волновать ее еще больше. А может, это была лишь мамина догадка, опирающаяся на что-то недосказанное в его стихах.

Не откроется ли вся полнота истины при дальнейшем разборе архива жандармского управления?

Пока найдены только следующие документы.

Дело 1905 года. Хранить... лет.

(Сколько времени предписано хранить — не указано. Но то, что волею судеб уцелело, будет храниться теперь уже бессрочно. Ведь это принадлежит истории.)

В желтой обветшалой папке приведенные мною ранее, написанные от руки одним почерком: донесение подполковника (фамилия неразборчива) о собрании в «Гранд-отеле», сообщение жандармского полковника Тархова о том, что дознание производством окончено, и еще несколько распоряжений в связи с этим.

Дело 1906 года.

Одна из находящихся в деле бумаг написана от руки. В ней жандармский полковник Тархов сообщает воронежскому губернатору, что в губземуправе значится заведующий статистическим отделением Федор Андреевич Щербина, а его помощником показан Иван Карпович Воронов.

«Об этом считаю долгом довести до Вашего сведения ввиду того, что Воронов содержится... под стражей в порядке охраны и представляется к административной высылке...» Далее говорится, что Щербина давно известен своей политической неблагонадежностью, привлекался к делам политического характера и до «Высочайшего указа 21 октября 1905 г. состоял под гласным надзором полиции...», а к заведованию статистическим отделением допущен помимо разрешения администрации.

В общем, полковник жандармерии явно страхуется: указ, мол, указом, но, поскольку помощник представлен к высылке, не мешает усилить наблюдение и за самим заведующим.

Дело № 694, 1906 год. О лицах, состоящих под негласным надзором.

«Начальнику полиции Воронежской губернии.

Препровождая при сем в дополнение к циркуляру от 1 марта за № 1925 список лиц, коим на основании пункта 4 ст. 16 положения о государственной охране мною воспрещено пребывание в пределах Воронежской губернии сроком на один год за вредное направление в политическом отношении, предлагаю начальникам полиции принять меры к недопущению пребывания показанным в списке лицам в Воронежской губернии.

Подписал губернатор М. Бибиков. Скрепил управляющий канцелярией Бедненко.

Мая 29 дня, 1906 г.».

Список на семи листах, всего поименно 106 человек, отдельно перечислены «мещане-евреи» — 13 человек.

В русском списке под № 95 Воронов Иван Карпов, запрещено пробывание с 24 апреля 1906 года. Рядом с ним тоже земцы: Исполатов, Кильчевский, Ионов, Руднев, Руднева и другие; запрещено — с разных дат.

Из этих семидесятилетней давности документов мне стало известно время высылки дяди Вани. Каким способом он отправился в свои скитания — не знаю. Все же, конечно, не в кандалах и не под конвоем. Видимо, в стихотворении «Этап»:

...Тяжелый стон оков И легкий звон браслет,Мелькание штыков И гул толпы вослед... —

он силой воображения поставил себя на место каторжника; думаю, так же остро пережил, перечувствовал он и состояние заключенного в одиночке, и это, воплощенное в стихах, для сестры его невольно стало реальностью.

Куда выехал дядя Ваня из Воронежа? По семейным преданиям — на Кавказ. Может, опять в Новороссийск, который мельком назвал в своем очерке. А может, на Кубань, в Ейск, указанный позднее на конверте письма к Горькому. Чем он занимался в изгнании, на какие средства существовал? Прежде это нетрудно было бы выяснить, теперь делается все сложнее: многие люди ушли из жизни, следы затерялись.

Дома у нас считали, что Иван Карпович был в отлучке год.

Но... читаю еще один документ.

Дело № 5. О лицах, состоящих под особым надзором полиции. 1907 год. На 1044 страницах. (Обложка уже советского периода, заголовок написан по новой орфографии, без буквы «ять» и твердого знака. От старой папки подклеены обрывки.)

На листе 543. «Секретно. Циркулярно. (В дополнение к циркуляру от 1 марта 1906 года за № 1925.)

Начальнику полиции Воронежской губернии.

По пересмотре обстоятельства дела о высланных на основании п. 4, ст. 16 Положения о государственной охране... сроком на один год...»

Среди перечисленных: дочь надворного советника — Лидия Махновец (известная меньшевичка), врач Николай Исполатов (большевик), бывшая слушательница Санкт-Петербургского женского медицинского института Любовь Блуменфальд и старые наши знакомые «бывшие служащие» губземуправы: Кильчевский, тот самый, что произнес в «Гранд-отеле» речь о студенческих волнениях, агроном Анисимов и бухгалтер Корольков, участники делегации к Урсулу по поводу черносотенных листовок, бывший народоволец Руднев и кадет Ионов, сидевшие в одной камере вместе с дядей Ваней. Девятый по списку — он, Иван Карпович Воронов, а всего 17 человек.

Так вот в отношении этих особо вредных злоумышленников губернатор и дает специальное распоряжение:

«Я признал необходимым воспретить названным лицам пребывание в пределах вверенной мне губернии на весь срок действия в губернии положения об усиленной охране».

Предлагается в случае прибытия в воронежские края кого-либо из перечисленных немедленно выслать по проходным свидетельствам из пределов данной местности «и об исполнении сего донести мне».

Значит, кочевания Ивана Карповича, как он сам их называл, продолжались и в 1907 году.

Несомненно одно — связь с московскими коллегами по работе он поддерживал, авторитет, завоеванный им в области экономики и статистики, был высок. Убедительное свидетельство этому — командировка Воронова в Лондон на целых полтора года.

Сыновья Ивана Карповича, Владимир и Андрей, вспоминая пророненные как-то отцом слова, высказывают предположение, что это была не просто командировка, а своего рода легализованная эмиграция. Друзья из кооперативного союза помогли Воронову исчезнуть с глаз полиции, переждать за рубежом разгул реакции.

Я рассказала лишь о результатах розыска, на который толкнул меня автобиографический очерк Воронова «Решетка».

ОСВЕЩЕНИЕ И ПРОСВЕЩЕНИЕ

Одной из особенностей Ивана Карповича была глубочайшая обстоятельность в исследовании каждой проблемы, овладевшей его умом.

В своем капитальном статистическом труде, в книге «Воронеж» (1903 г.), Воронов с острой наблюдательностью показывает закономерность между грамотностью и жилищными условиями населения города. Диаграмма, обобщающая изучение этого вопроса, имеет заголовок «Освещение и просвещение». Каждый из ее столбиков разделен на две неравные части: верхняя часть заштрихована серыми полосами, нижняя оставлена светлой и имеет вид окна, для полной наглядности снабженного характерным оконным переплетом.

Краткое пояснение гласит, что в квартирах, где световая поверхность (площадь окон) составляет шестую часть площади стен, неграмотных 35 процентов. По мере уменьшения световой поверхности процент неграмотных возрастает. И там, где окна самые крохотные — одна двадцать четвертая от площади стен, — неграмотных уже 60 процентов!

Каково имущественное положение обитателей тех и других квартир, автор не считает нужным растолковывать. Это всякому ясно: подслеповатые окна — в нищенских лачугах, в каморках бедноты, там и густой сумрак невежества.

Строительство «единой трудовой» школы в самом Воронеже