— В такой же капсуле сейчас ты…

— … Чтобы ими не воспользовались наши враги. Двух оборотней и царицу сельо. Они в безопасности, пока…

— … Пока мы свободны.

«Заложники», — сжалось сердце Сатарфа.

— Но мы освободим их сразу, как только почувствуем, что Ритуал завершается и мы проиграли, — поспешил уверить тот же голос. — Они не заложники, ты неправильно понял, демон.

— Если вам нужно остановить какой-то ритуал, почему вы, драконы Смерти, не можете убить тех, кто его проводит?

— Они защищены нашим Создателем, мы бессильны взять их жизнь.

— Но это сможет кто-то другой…

— Все, что мы смогли, — закрыть их в горах, но мы опоздали.

— Это не помешает им завершить Ритуал.

Сатарф снова властно вскинул ладонь:

— Стоп. Пусть говорит кто-то один. Вот ты, — показал он на самую массивную драконью голову.

Огромные глаза вспыхнули фиолетовым сиянием. Дракон заговорил так, как говорила бы Тьма — в мыслях и в сердце.

И демон с горечью понял, что он ошибся в своих предположениях и расчетах. А значит, Дьяр и Ирек пойдут по ложному пути и опоздают. Потому что не к Лунной мистерии, случавшейся раз в сто лет, был привязан жуткий ритуал, и не суть Лунной богини он призван был изменить, а суть всего мира. Из мира жизни он станет миром смерти, еще одним потусторонним локусом в царстве бога Смерти Мортара, и все живые — и архонты, и демоны, и лунные девы, и солнечные, и более мелкие племена разумных существ — превратятся в мгновение ока в подданных Мортара. В драконов Смерти, расчищающих в мироздании путь своему Создателю.

— Кроме вампиров, — брезгливо поморщился дракон. — Неупокоенные уже мертвы и не смогут измениться, потому просто будут уничтожены.

— То есть речь идет о захвате не Темного Трона, а целого мира? — уточнил Сатарф, размышляя.

— Трем жрецам Мортара нужны оба трона — Темный и Светлый, чтобы столкнуть и уничтожить полярные силы этого мира, тогда он станет беззащитен.

— Но владыка Света…

— Возвращен. И он скоро будет в руках жрецов Мортара.

Демон горько усмехнулся.

— У меня даже оружия нет, кроме кинжала.

— Твоя сила не в оружии, смертный.

— А, ты о магии. Я ее лишен.

— Ты маг от рождения до смерти. А сила обретается в битве.

— Выйти безоружным против трех неуязвимых тварей, против жрецов, убить которых бессильны даже драконы Смерти? Не смешите меня. Я не тороплюсь на их жертвенник.

— Тогда на него ляжет твой наследник. Он уже сражается с жрецами и проигрывает.

Сатарф поднялся с валуна:

— Что ж, я обещал вам помощь, хотя до сих пор не могу понять, чем я могу помочь. Отнесите меня к сыну.

Дракон качнул рогатой головой.

— Мы можем лишь указать тебе путь, но лететь ты должен сам.

— Ты точно слеп. Я калека!

— Я вижу, что у тебя есть крылья. Настоящие, истинные крылья, которые никому не под силу сломать. И я не понимаю, почему ты ими не пользуешься. Не умеешь, смертный? Я научу. Мы можем не торопиться, во внешнем мире не пройдет и мгновенья.

* * *

И снова вокруг взметнулось каменное пламя скал, а склон под ногами превратился в плоское дно круглой долины. «Чаша души», лишенной магии.

— Не тело формирует душу, а душа — тело, — пророкотал дракон. — Позволь твоим истинным крыльям прорасти в мир. Они могут обрести такую же плотность, как твои руки и ноги.

Могут. Но ненадолго. Потому что это крылья его Истинной тени. Крылья, принадлежащие отражению его сущности во Тьме, его теневому двойнику, способному при величайшей нужде поменяться с физическим телом Сатарфа, спрятать его в битве за собой, как щит. Точнее, в себе.

Но сейчас демон не ощущал связи с Истинной тенью. Связь была, конечно, иначе Сатарф был бы уже мертв, ведь он давно единое целое со своим отражением во Тьме, но утративший магию демон не мог ее вызвать. Похоже, стычка с вампирами не прошла бесследно.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, дракон, — хрипло сказал Сатарф. — Наши крылья — это воплощенная магия, силовые потоки. Если бы магические каналы остались в целости, я бы смог отрастить новые крылья, но те кинжалы разрушили каналы. Я слишком слаб.

— Пробей новые! — дракон кивнул на остроконечные пики, плотной стеной окружавшие «чашу». — Сила твоего духа равна силе твоей магии, а не наоборот. В этом и заключается твое оружие. Боги убивают одной яростью.

— Но я — не бог.

— Ты — демон. Тебе дана ментальная сила, так почему ты не воздействуешь на собственный разум, оставляя его в оковах? Твоя душа крылата, я вижу четыре потока Тьмы, растущих из твоего сердца. Почему их не видишь ты?

— Я тебе только что объяснял. Каналы…

— И твоя душа зряча на оба глаза, — перебил его дракон. — Здесь, на дне твоей души, ты такой, каким себя ощущаешь. А ощущаешь ты то, что хочешь чувствовать, то, каким хочешь быть. Ты же видишь меня сейчас двумя глазами, не так ли?

И Сатарф изумленно моргнул. Действительно. Как он мог не заметить? Он видел так же ясно, как прежде!

Он коснулся подушечками пальцев глазницы и ощутил, что глазное яблоко цело и невредимо. Отдернув руку, он оглядел ее. В робком свете загоревшейся над головой, в его внутренних небесах, звезды блеснули целые и невредимые когти демона.

— Я исцелился?

— Ты исцелишься, если сильно захочешь.

— Ты пришел умереть и возродиться, слившись с яйцом дракона, но мы не живые, у нас нет и не может быть детей, потому твоя затея обречена на провал. Но мы тебе и не нужны, чтобы вернуть крылья. А вот ты — нужен нам и самому себе. Вспоминай себя, демон. Однажды Тьма отразила твою сущность, и ты обзавелся крылатым теневым двойником. Теперь твоя очередь. Вспоминай и заново создавай свое плотное отражение в яви. Но сначала пробей каналы и наполни их.

И Сатарф вспоминал. Как впервые выпустил потоки силы, поднявшие его в воздух, и поймавшие верещавшее тельце руки отца. Первый шаг в тень и улыбку матери. Объятия бездны и вкус Тьмы на губах. Первую драку и первый поцелуй.

Мертвая каменная чаша расцветала звездными цветами, над вершинами каменных пиков плясали молнии, оплетая камни причудливым кружевом. Мощные скальные массивы трещали, осыпались, и в проломы врывались бурные голубые потоки.

Но душа Сатарфа не слышала грохота. Она внимала крику чаек и ловила соленые морские брызги. Она снова была на том корабле, где Сатарф встретил волшебную деву, пленившую его белопенными кудрями, колдовскими глазами и голосом сирены, — дочь моря, сплетавшую ему брачную корону из жемчуга, кораллов и сверкающих, как звезды, окаменевших русалочьих слез.