Федор тихо встал. Все просто. Господи, все оказалось так просто и так глупо.

– Что вы собираетесь предпринять? – Эльжбета Францевна. Надо же, а он и не заметил ее присутствия. – Не забывайте, граф, Ядвига носит под сердцем вашего сына и наследника, обвинения же голословны. Так стоит ли ворошить прошлое, дайте мертвым упокоиться с миром.

– Так вы знали?

– Предполагала.

– А Элге, почему вы не сказали… Не остановили меня, когда…

– Зачем? – Эльжбета Францевна обняла рыдающую дочь. – Элге получила по заслугам. А Алексея я в свое время предупреждала. Но я осмелюсь повторить свой вопрос: что вы собираетесь предпринять?

– Ничего. Я… Я обещал заботиться. Он разозлится, если я не сдержу слова. – Федор сжал руку в кулак. Перстень больно врезался в ладонь. Пожалуй, теперь он будет его носить.

По праву проклятого.

На улице шел дождь. Мелкие капли холодно и мокро гладили щеки. Я подставила каплям ладонь и, до-считав до ста, слизнула крошечное озерцо. Сумасшествие, наверное, но ведь я и есть сумасшедшая. Зато, когда дождь, не видно слез, и я могу соврать себе, что совсем даже не плачу, а на щеках не слезы, а капли.

«Уйди куда-нибудь», – сказал он, и я ушла. Куда – не знаю, куда-нибудь подальше от него, от его жены, похожей на породистую кошку и экзотический цветок одновременно, от белого меха и духов с горьким запахом полыни, от квартиры, которая когда-то была моей, и от себя самой. Лучше бы я и дальше оставалась мертвой, тогда хоть не было больно, во всяком случае, не так больно, как сейчас.

– Эй, красавица, выпей с нами!

Я прошла мимо, оставив заманчивое предложение без внимания. Сзади радостно захохотали молодые люди, пьяные и веселые, им все равно, откликнусь я или нет, для веселья им достаточно самого факта приглашения. У них много водки и особого, хмельного куражу.

Может, и мне стоит выпить? Зайти в магазин, купить бутылку и прямо на пороге, из горла, чтобы по жилам растекся жидкий огонь. Капли дождя, путаясь в волосах, стекали за шиворот, надо же, оказывается, я выскочила из дома как была – в свитере, джинсах и тапочках. Нужно вернуться, иначе заболею.

Только возвращаться некуда. Егор сам сказал, чтобы я ушла. Я ушла, а дальше что?

А дальше ничего. Пустота, как в этом дворе, куда я забрела совершенно случайно. Деревья тянут к небу хрупкие черные ветки, небо отвечает дождем, который катится по этим веткам до самой земли, чтобы разлиться на ней серой блестящей пеленой луж. В лужах отражаются деревья, ветки, небо и сам дождь. Я тоже отражаюсь в луже.

Холодно.

Присев на мокрую лавочку, я закрыла глаза и попыталась представить себе Ирландию – море, берег, чайки и темное пиво в бокале из толстого, слегка мутноватого стекла… Пиво пахнет свежим хлебом и еще немного морем… Я буду чайкой, скользить над волнами и ловить хлебные крошки, а на землю никогда не спущусь… на земле люди, а небо для птиц. Хлопнувшая дверь спугнула мечту и серебристое, расцвеченное перламутровыми облаками небо исчезло, а я, кажется, снова расплакалась. И плевать, что человек, который вышел во двор, может увидеть мои слезы.

– Анастасия Филипповна? Вы? Что вы здесь делаете? Да вы же совсем… – В другой раз искреннее Васюткино удивление насмешило бы меня. В другой раз я бы порадовалась, что могу вот так, легко и просто, удивить человека. В другой раз…

– Анастасия Филипповна… Настя, вы меня слышите?

– Слышу.

– Настя, с вами все в порядке? – До чего же глупый вопрос. Неужели человек, у которого «все в порядке», будет вот так сидеть на мокрой холодной лавке и тупо глядеть в лужу? Как всегда, злость появилась ниоткуда, зато ей удалось пробиться сквозь тупое оцепенение.

– Нет.

– Вот и я смотрю, сидит тут кто-то, думаю, может, пьяный, а это вы…

– Я не пьяная.

– Вижу, вижу… А муж ваш где?

– Дома.

– Поссорились? – Он был внимателен и участлив, он был из милиции. Зато Васютка меня выслушает. Надеюсь, что выслушает.

– Поссорились. Мне очень нужно поговорить с вами.

– Обязательно. Только давайте-ка сначала поднимемся? – не то спросил, не то предложил он. – Вы же совсем промокли и замерзли, наверное.

– Замерзла. Да. Но вы понимаете – мне очень нужно кое-что рассказать. Это важно.

– Надеюсь, – улыбнулся Васютка, – вы не собираетесь сознаться в том, что убили своего мужа?

– Убила? Я… Нет, не я, но я знаю, кто убил, только доказать не могу.

Когда «наружка» доложила, что Анастасия Альдова решила побродить по городу, Васютка не слишком удивился. У странной дамочки и капризы странные. Мягко говоря. Про дамские капризы Игорь вычитал в каком-то журнале, журнал попался, когда Васютка маялся страхом и бездельем в очереди к стоматологу, журнал лежал на столике и манил глянцевой обложкой, с которой глянцевая красотка улыбалась Васютке глянцевыми же зубами. Игорь на улыбку попался и минут сорок читал про целлюлит, загар, фэн-шуй и дамские капризы. Про целлюлит и фэн-шуй Васютка не очень понял, зато твердо усвоил – дамские капризы вещь серьезная.

Когда «наружка» доложила, что Альдова ведет себя, мягко выражаясь, не совсем адекватно, Васютка слегка забеспокоился, мало ли, а вдруг у нее обострение по весне. Игорь даже хотел приказать, чтобы дамочку аккуратно усадили в машину и доставили домой – пусть муж с ее капризами разбирается. Но, пока он оценивал, во что выльется такая вот «благотворительность», поступило новое сообщение – Альдова не нашла ничего лучше, чем усесться на лавочке, и не где-нибудь, а в его, Игоря, дворе, причем у его же подъезда. И как это понимать? Совпадение? Хитрый ход?

Васютка минут десять смотрел на нее из окна – мутное из-за дождя стекло дрожало, и фигурка на лавочке норовила расплыться в бесформенное грязное пятно. Время шло, а безумная дамочка не собиралась уходить. Ну вот, придется теперь выходить из теплой квартиры и возиться с ней.

В первый момент Игорю показалось, будто Альдова и в самом деле сошла с ума, она не только не откликнулась, когда Васютка позвал ее, она, кажется, вообще не понимала, где находится. И разговор у них получился странный, и в глазах у нее плескалось такое неподдельное горе, что Васютке стало неудобно за то, что он стал свидетелем этого горя. А потом она сказала про убийство, и горе исчезло, взгляд снова стал настороженным и колючим, и Игорь наконец-то понял, на что похожи ее глаза – дуло пистолета. Или автомата. Два дула, два ствола, две дырки в бездну. Васютка даже моргнул, чтобы прогнать навязчивую ассоциацию.

– Давайте, Анастасия Филипповна, вставайте. – Рукав ее кофты промок, и прикасаться к нему было неприятно, но пришлось, иначе эта сумасшедшая так и будет сидеть на чертовой лавочке под чертовым дождем и горевать свое чертово горе, а ему нужно, чтобы она рассказала про убийство. Она ведь сама хочет рассказать.