– Здесь.

Ее стервозность поражала. Егор продолжал заученно улыбаться, но думал лишь о том, как медленно и с удовольствием станет убивать эту суку.

– Не получится, – вдруг прошептала ведьма.

– Что? – переспросил было Альдов, но ведьма уже отвернулась. Выходит, она считает, он не способен перейти от мыслей к действию. Выходит, она полагает, Егор просто так возьмет и отпустит бывшую супругу? Странно, что Томочка вообще решилась прийти сюда, неужели не понимала? Или это он чего-то не понимает?

– Я получила деньги, а ты фирму. Согласись, не так и плохо, хотя, Альдов, будь моя воля, фирму ты бы не увидел, но не вышло. Пашенька сказал, у тебя юристы хорошие, вот их и благодари.

– Чего тебе от меня надо?

– Фу, Егор, – возмутилась Томочка, нежно поглаживая белый мех, – разве так разговаривают с дамой? Впрочем, ты всегда был дикарем. А надо мне того же, чего и всем, – денег. И надо не мне, а дочери твоей. Ей, между прочим, пятнадцать уже. Взрослая совсем, пора и о будущем подумать. Но ты же не станешь возражать против хорошего образования? Ты же всегда твердил, что у Юленьки должно быть все самое лучшее? Эй, Егор, с тобой все в порядке?

Нет, с ним все было не в порядке, все было даже не плохо – ужасно. Сердце испуганно замерло, а голова наполнилась гулом, сладкий Томочкин голосок взбудоражил пчелиный улей. Пчелы метались внутри черепной коробки и пребольно жалили, требуя выпустить их наружу.

Юля жива. Он робко надеялся, когда Настасья спросила, зачем ему то фото. Она не узнала Юлю, иначе не спрашивала бы. Но одно дело надеяться, и совсем другое – знать, что дочь жива! А ведьма, она же говорила… ведьма лгала. Лгала с самого начала, она специально все придумала, чтобы причинить ему боль, она сговорилась с Томочкой, она… Она стояла рядом, совсем близко, протяни руку и коснешься худого плечика или трогательного завитка черных волос. Егор видит и розовое полупрозрачное ушко, и нервную синюю жилку на шее, жилка дергается, и это значит, что ведьмино сердце продолжает работать, перегоняя кровь по таким вот жилкам-сосудикам. Если нажать на жилку, ведьма заснет. Если сжать худую шею, ведьма умрет. Раньше ведьм сжигали на кострах, и только сейчас Егор понял, насколько это было правильно.

– Альдов! – Кружка, коснувшись блюдца, звякнула, и звук привел Егора в чувство. Господи, о чем он только думает. Даже не думает – бредит.

– Нет, Егор, ты что, и в самом деле решил, будто Юля… – Томочка засмеялась, засмеялась по-особенному, хрипло, с недоумением, жалостью и легкой издевкой, и Альдову стало обидно. В конце концов, разве он заслужил такое?

– Ох, Альдов, с тобою не соскучишься…

– Юля умерла на моих глазах. – Анастасия говорила спокойно, словно это искусственное спокойствие могло защитить ее от Томочкиного совершенства. – Юля умерла, – на всякий случай добавила она.

– Не знаю, кто там у вас умер, но моя дочь жива и чувствует себя замечательно, а когда ее папочка наконец перестанет играть в сыщиков и вспомнит о ребенке, станет чувствовать себя еще лучше.

– Но Юля…

– Девушка, – раздраженно повторила Томочка, – я не знаю, с какой целью вы упорствуете, но повторяю, моя дочь – жива.

– Жива. – Анастасия обернулась. Она удивлена – отметил про себя Альдов. Потеряна, точнее, растеряна, Егор же еще вчера понял, что произошло, понял все – с самого начала до самого конца. Настасья не виновата, и он не виноват, просто вышло все так… Странно.

Смотреть в ее глаза невыносимо тяжело, это как признаваться в том, что врал, а ему не хотелось лгать. И чтобы она присутствовала при дальнейшем разговоре, тоже не хотелось, поэтому Альдов попросил:

– Настасья, уйди куда-нибудь.

Верхняя губа дернулась, точно ведьма собиралась что-то сказать, но в последнюю минуту передумала. Анастасия никогда с ним не спорила, вот и сейчас коротко кивнула и под колючим Томочкиным взглядом выскользнула в коридор. Громко хлопнула входная дверь, и в квартире стало оглушительно тихо. Томила довольно улыбалась, а Альдов пытался сосредоточиться на чем-нибудь кроме черных, словно перезревшая гладкая вишня, глаз, в которых застыла обида пополам со злостью. Сейчас никак нельзя думать о глазах, он потом все объяснит, он успеет объяснить, а если не успеет – ничего страшного, она поймет, Настасья умная, но это будет потом, сейчас же нужно разобраться с прошлым. С Томочкой, которая сидит, поглаживая кончиками пальцев белый мех, и ждет, когда же муж – бывший муж – обратит на нее внимание.

Ждать Томочке надоело быстро.

– Ну, Егор, – укоризненно промурлыкала Миссис Совершенство, – не будь букой, давай поговорим. Не могу же я проторчать здесь весь день!

– Давай, – согласился Егор. – Поговорим.

Федор летел в Петербург. Антипка ни слова не произнес, когда «княже» изъявил желание отбыть в столицу, но Луковский был уверен – к его возвращению дом будет приведен в порядок. Антипка постарается. Поможет.

Уже помог, рассказав, что ночью накануне дуэли сильно животом маялся, а молодая княгиня травы готовила и отпаивала, оттого и не заметила, как князь уехал.

Значит, Элге не виновата.

Не виновата.

Не она стреляла.

«Отгадай загадку, князь, кто ликом светел, душою черен, а руками красен?» Загадку Федор отгадал. Вот только соизволит ли Ядвига ответить на другой вопрос старой ведьмы.

В Петербурге догорало лето, а Ядвига в своем платье из белого шелка была прекрасна и чиста. Ликом светла…

– Вы уже вернулись? – На прекрасном лице мелькнула тень недовольства. Графиня была занята. Графиня готовилась к выходу. Графиня сердилась на мужа, заявившегося в столь неподходящий момент. Мало того, что он мешал приготовлениям, выгнав служанок из комнаты, так еще и переодеться с дороги не соизволил. Так и явился в грязной, пропахшей конским потом одежде.

– Вернулся.

– Я рада.

– Сомневаюсь. – Федор, игнорируя недовольство супруги, сел на тонконогий модный стул. – Зачем ты убила Алексея? Что он тебе сделал?

– Вы бредите.

– Нет, милая, не брежу. Я там бредил. Все время бредил, а теперь вот выздоровел. Так зачем?

Он ожидал, что она будет отпираться, лгать, изворачиваться, но вместо этого Ядвига засмеялась, захохотала безумно и дико, а смех перерос в рыдания.

– Убила. Да, я убила! Потому что ненавидела! Он… Он отобрал у меня… Я любила, а он убил. Сказал, что я опозорила и его, и семью, что я не имела права так поступать. Я согласна была на любое наказание, я умоляла его не трогать Николя, но он… Он убил его. Я знаю, что убил. Алексей сам сказал. Я же любила, понимаешь?! – По бледному лицу текли слезы. – Но я готова была простить, верила брату и стыдилась своего поступка. Стыдилась до тех пор, пока он сам, слышишь, он женился на этой черноволосой твари! Он сразу позабыл и про имя, и про титул, и про семейное достоинство, он перешагнул через меня и матушку, совершенно не заботясь о том, что скажут соседи. Видите ли, он любил Элге! А я любила Николя! И до сих пор люблю. Вы же мне противны! Каждое прикосновение, каждый ваш поцелуй… Я представляю его, моего Николя… И ваш ребенок, которого я жду, он тоже противен мне, ведь это не дитя Николя…