Отражаясь в водопаде, Змеиный Бог следил, как она откусывает кусочек сердца.

Мощный поток энергии, разлившийся по жилам, заставил ее закричать. Она откусывала снова и снова, насыщаясь победной силой. Естество этой женщины было крепче вина, пьянило сильнее курений. Она трепетала от этого великолепия. Никогда даже в самые страстные моменты с Вэем она не чувствовала себя настолько живой, заряженной такой физической энергией. Она запрокинула голову, захлебываясь льющейся вглубь ее горла кровью. Госпожа Сунь текла в ее венах, соблазнительная и манящая, сумевшая покорить Императора. Но Сифэн теперь знала, как привязать его.

Неземная красота, за которую заплачена столь малая цена. Жизнь с вечной красотой, красотой навсегда, купленная ценой другой жизни.

Никогда снова раны не будут преследовать ее.

Сифэн остановилась только, когда от сердца не осталось ничего. Пещера гудела от энергии, вибрируя в унисон с ее внутренней силой. С перемазанными кровью руками и губами, она подтащила выпотрошенное тело к воде и столкнула его вниз, глядя, как оно плавает рядом с убитой ею крысой. Наложница лежала на воде лицом кверху, волосы струились вокруг ее лица, как лепестки цветка. Ее кожа была белоснежна, а губы красны, как кровь, все еще сочившаяся из ее разверстой груди.

Со временем эта красота померкнет. Она теперь живет внутри Сифэн, пляшет в ее жилах. Она, по правде говоря, преподнесла госпоже Сунь подарок, ведь та продолжит жить в Сифэн, укрепляя ее могущество. И на свете так много других сердец, которые можно использовать так же, – так много других врагов, которые не умрут впустую, вместо этого они пожертвуют свои сущности, чтобы питать ночь, которая теперь поселилась в ней.

Теперь у нее не было пути назад и не было колебаний.

Мир принадлежал ей.

Осознание вины. Ненависть к себе. Страх.

Сифэн не испытывала ничего подобного. Проснувшись, она встретила наступающий день с легким сердцем. Она и Вэй были вне опасности, Кан был отомщен, а Императрица избавлена от издевательств. Госпожа Сунь исчезла, а значит, была устранена исходившая от нее угроза.

– Говорят, она наконец исполнила свои многолетние угрозы покинуть его, – сказал ей за завтраком Кан, евший с еще большим воодушевлением, чем обыкновенно. – Она даже не побеспокоилась взять с собой своего драгоценного сыночка.

Сифэн вспомнила маленького мальчика, разглядывающего карту и лепечущего что-то о морских чудищах, и заставила себя забыть про жалость.

– Что станет с ее детьми, если она не вернется?

Евнух пожал плечами:

– Полагаю, их отправят к ее семье.

Этим утром обеденный зал казался еще более шумным, чем обычно. Сифэн смотрела на сплетничающих между собою придворных дам, суетящихся служанок и на бросающих игральные кости евнухов в углу. Жизнь для той женщины закончилась, но для всех остальных, включая ее саму, она продолжалась.

Она не испытывала ни малейших опасений. Никто не знал, что на самом деле произошло, кроме нее, Змеиного Бога и его слуги, который вряд ли заговорит. Ее занимало, кем был этот слуга мрачного божества. Судя по его телосложению, он мог быть воином или стражником. Человеком, который днем, следуя присяге, охранял Императора… а ночью выполнял приказания божества.

– Говорят, его величество допросил всех евнухов и стражей в городе женщин и многих из них выгнал, – сказала Сифэн.

– Его рассердило то, что все они говорили противоречащие друг другу вещи: то ли они видели госпожу Сунь в туннелях, то ли она покидала свои покои, то ли нет. Меня тоже спрашивали, но даже господин Юй поручился за меня, – жизнерадостно добавил Кан. – Я славлюсь своим храпом и, говорят, в ночь, когда исчезла госпожа Сунь, я выводил носом особо впечатляющие рулады.

С этого дня Сифэн стала ощущать себя по-другому. Каждое утро она встречала наступающий день, чувствуя в своих жилах жизненную силу наложницы, готовая завоевывать мир. Ее кожа стала особенно гладкой, черные волосы – необыкновенно густыми и блестящими; придворные дамы и евнухи не могли отвести от нее глаз, восхищенные ее цветущей красотой. К ней часто возвращались раны, и тогда ее щеки горели, как будто с них снова была содрана кожа. Но она напоминала себе, что раны не настоящие, что кровь исчезнет и ее лицо станет, как обычно, безукоризненным.

Теперь, если она говорила, даже самые родовитые женщины останавливались, чтобы послушать ее, их притягивали ее голос, красота и новообретенная мощная энергетика. Их неведение вызывало в ней жалость. Они были такими завистливыми, так жаждали найти объяснение ее внезапной популярности.

– Его величеству просто захотелось чего-нибудь новенького, – шептали они, – однажды она ему наскучит и снова превратится в ничто.

Им было невдомек, что ее секрет хранился в их собственных сердцах, они не знали, что магическая сила сердца госпожи Сунь теперь струится в ее жилах, распространяя на них свою власть.

Им не могло прийти в голову, что Сифэн останется здесь навсегда и что она только что устранила со своего пути последнее препятствие.

Наступила осень, расцветив красными и золотыми огненными красками листву в садах, и Сифэн вдруг поняла, что утратила благосклонность Императрицы. Ее величество больше не звала ее к себе и для Праздника Лодок выбрала себе в свиту других дам. Сифэн мучительно переживала, что больше не чувствует на себе ее материнской заботы, но в то же время была обижена. В конце концов, это она, уничтожив госпожу Сунь, оказала Императрице неоценимую услугу.

– Ее величество знает, что госпожа Сунь начала вызывать у Императора раздражение, – сказал ей Кан. – Тем не менее она, должно быть, очень довольна, что впервые оказалась без соперницы.

– И всем известно, что дни госпожи Ман при дворе сочтены, – добавила Сифэн. Евнухи делали ставки в споре о том, какое решение примет Его величество: отошлет ли ее обратно в деревню или же сошлет коротать свой век в монастырь.

– По-моему, дорогая, глаза их величеств прикованы к тебе.

– Сомневаюсь. Император неделями не появляется в городе женщин, и от него даже нет никаких вестей.

Она чувствовала себя задетой, и ей неприятно было говорить об этом. Если бы он хотел повидать Сифэн, он бы, наверное, дал ей знать? Или появился под предлогом визита к своей супруге?

– Императрица вряд ли видит во мне соперницу. Но даже если это так, когда-то она относилась ко мне как к дочери. Она должна была дать мне возможность все объяснить, вместо того чтобы делать скоропалительные выводы.

– Царицы могут делать любые выводы на свое усмотрение. Многие поплатились за их выводы головами.

– Она может так поступить? – спросила Сифэн.

– Что, обезглавить тебя? – он пожал плечами. – Она оставила в живых госпожу Сунь, не так ли?

По мере того, как укорачивались дни, у Сифэн нарастали сомнения. По ночам она просыпалась с мокрой от пота подушкой: ее мучили ужасные видения госпожи Сунь, возвращающейся из своей водяной могилы. Иногда привидение с торжествующим видом нашептывало что-то на ухо Императрице, как будто они обе что-то замышляли, и Императрица улыбалась Сифэн кошачьей улыбкой наложницы. Госпожа Сунь умерла…А Шут? Возможно, догадка Сифэн была неверной. Возможно, таким образом она оставила в живых настоящего Шута. Она одержала победу над госпожой Сунь, но приблизило ли ее это к трону хоть на йоту?