— Может, ты и прав, стратег, — легкомысленно обронил Загревский. — Да только не нам над этим задумываться. Для нас главное, что судно обеспечения все же пришло. Вот оно! Так что не накаляй обстановку, старшина.

— Как раз на такое восприятие их эскадрилий в наших заполярных тылах германские штабисты и рассчитывают, — еле слышно заметил старшина, хотя и понимал, что «накалять» действительно не время.

Описав полукруг в проливе между островом и материком, «Вайгач» под напряженными взглядами всего гарнизона стал медленно входить в бухту. Забыв об армейской степенности, рядовые пограничники во всю мощь своих глоток кричали «ура!», по-мальчишески визжали от восторга и устраивали на берегу «туземные пляски». С тем же восторгом в душах, хотя и с большей сдержанностью, ожидали швартовки «Вайгача» офицеры заставы. И только взгляд старшины все еще был прикован к эсминцу «Отважному», который, поприветствовав бойцов тремя продолжительными гудками, продолжал медленно двигаться на северо-восток.

Трудно было понять: то ли, помня о вынужденной тихоходно-сти своего израненного корабля, командир таким образом решил «выпросить» у капитана «Вайгача» несколько миль форы, то ли он попросту уводил свой эсминец, пытаясь дотянуть до ближайшего порта?

По сравнению с небольшим заливом, транспортнопассажирское судно выглядело настолько огромным, что, казалось, вот-вот вспашет бортами его берега. Но удивительное дело: как только «Вайгач» полностью вошел в саму Военную бухту, крики и пляски на берегу вдруг прекратились. Первым на это обратил внимание политрук Ласевич, который на какое-то время отдалился от группы командиров, но теперь вновь оказался по левую руку от старшины.

— Странно, а ведь теперь уже никто от радости не бесится, — с явной озабоченностью произнес он. — Как только убедились, что это действительно судно обеспечения, так и приуныли.

— Радоваться-то особо нечему, — обронил Ордаш.

— Не скажи, старшина. В прошлом году во время швартовки бойцы такое вытворяли, что, казалось, половина из них сойдет с ума. Швартовые канаты целовали.

— Помню. В прошлом году я прибыл сюда на этом же судне.

— Тогда ты все видел: как бойцы вели себя тогда и как теперь.

— Просто большинству наших бойцов кажется, что в залив входит какое-то иное судно. Не то, которого они так долго ждали.

— Мне и самому кажется, что это другое судно. Хотя и с тем же названием. И дело тут не в снарядных отметинах и искореженных бортах.

Когда «Отважный» миновал створ залива и достиг отмели, за которой начиналось русло реки Тангарки, Ордаш на несколько минут оторвал от глаз бинокль и снова взглянул на сгрудившихся на вершине плато солдат. Они сбились в три группы и молча наблюдали, как там, внизу, врезается в бухту, а кажется, в сам материк, пароход, которого они с такой надеждой и с таким отчаянием высматривали.

В их позах, взглядах, резких и, казалось, совершенно непроизвольных жестах улавливалось напряженное ожидание. Ни во взглядах, ни в сдержанных словах, которые время от времени слетали с потрескавшихся от полярных ветров солдатских губ, — ничего, кроме ожидания.

— В прошлом году этот корабль привозил сюда мир и жизнь, а кое-кому еще и несколько писем, новые звания и демобилизацию, — произнес он, как бы дополняя сомнения политрука. — А теперь для всех нас он привез только одно — войну. Холодное, смертельное дыхание войны.

— Черт, я совершенно забыл о войне! — воскликнул доселе отмалчивавшийся, но краем уха прислушивавшийся к их разговору начальник заставы. — Точно. Это же «корабль войны»! В этом-то и все дело.

Но когда половиной своего корпуса «Вайгач» все же протиснулся в бухту, несколько солдат не выдержали и с радостными возгласами побежали по дороге-тропинке вниз, к причалу. За ними подались все остальные. Даже часовой оставил свою вышку, а дневальный — свой пост в казарме и, по-ребячьи взвизгивая и подпрыгивая, понеслись к океану.

В ставку Мудрого Оркана штабс-капитан Бивень, а также обер-лейтенант Энрих как полноправный представитель германского командования все-таки отправились. Но лишь после того, как комендант «Норд-рейха» связался по рации с фон Готтенбергом и убедился, что тот со своей «Черной акулой» уже приземлился на «Северном призраке».

Барон не знал, где именно его эскадрилья встретит советские суда, поэтому не исключал, что после нападения уходить нужно будет назад, на «Норд-рейх», а значит, предпочитал держать его гарнизон в полной готовности. Но этот пиратский налет тоже оказался удачным. Фон Готтенберг описал очередное «воздушно-морское» сражение в таких красках, что Кротову тотчас же пришлось пожалеть, что не смог принять в нем участие. Оказалось, что транспортное судно «Карелия» пилотам общими усилиями удалось отправить на дно. Подбитый миноносец с трудом укрылся в одном из фьордов, зато подоспевшая германская субмарина, радист которой заранее вышел на связь с «Черной акулой», сумела потопить уже поврежденный «мессершмитами» ледокол. Кстати, как оказалось, субмарина тоже базировалась где-то неподалеку от района нападения, вот только знать бы, где именно. Уж не вблизи ли острова Фактория?

Возможно, для русского каравана все кончилось бы еще трагичнее, но на помощь ему с Новой Земли подоспело звено гидросамолетов и подлодка. К тому же «Черная акула» получила две пробоины, при этом один из стрелков и штурман погибли. Опасной пробоины «удостоился» и «мессершмит» унтер-офицера Кранге, который едва дотянул до «Северного призрака».

Впрочем, на самого барона фон Готтенберга эти потери особого впечатления не произвели. Составив подробное донесение в штаб Стратегических северных сил, он со спокойной совестью мог заверить командование, что затраты на создание секретных баз в тылу русских вполне оправдывают себя и что, благодаря этим базам, он со своей командой тоже сражается.

Стойбище открылось диверсантам как-то неожиданно — за грядой поросших тундровыми лесками холмов, у карстового озерца, из которого вытекала спокойная равнинная речушка. Еще издали штабс-капитан заметил, что на небольшом плато посреди приозерной долины расположились охотничья изба, два поставленных на сани деревянных вагончика-балка и с десяток чумов, в центре которых, в треугольнике между избой и балками, возвышался большой серый шатер. Ни по размерам, ни по красоте своей до ханского он не дотягивал, однако штабс-капитан не сомневался, что Великий Оркан обитает именно в нем.

— Если в стойбище появляется хотя бы один такой вагончик, оно уже является признаком того, что перед нами поселок, — объяснил Бивень. — А здесь их два, да к тому же стоит изба.

— Приходилось бывать в здешних краях? — спросил Кротов.

— Нет, здесь, на родине предков, я впервые. Но в диверсионной школе нашу «эскимосскую», как ее называли, спецгруппу знакомили с советскими документальными фильмами о жизни сибирских народностей, со множеством фотографий и с газетными статьями. Как я уже сказал, если стоит хотя бы один такой балок, стойбище уже называют поселком. У этого балка появляется почтовый индекс и площадка для самолетов. Сюда привозят почту и прилетают местные врачи. Даже если тунгусы куда-то на время откочевывают, к весне или к зиме они стараются вернуться на это место.