К удивлению всего гарнизона этого пограничного форта, старший лейтенант оказался настоящим фортификатором. Когда территория казармы и складов была полностью опоясана оградой, он приказал с двух сторон от ворот выложить небольшие, в два метра высотой, башенки-баррикады. Затем такие же башенки-баррикады появились и со стороны моря, но уже по углам ограды. Были выложены оборонительные точки и вокруг наблюдательных вышек, расположенных у самой заставы, а также в километре на восток и запад от неё. Причем на вышке у заставы теперь постоянно находился часовой, докладывавший по телефону обо всем замеченном на подступах к ней.

Корабль обеспечения все не приходил и не приходил. Присылать на заставу самолет тоже никто не собирался. Но хотя и в штабе погранотряда, и в штабе погранокруга словно бы забыли о существовании этой заставы у бывшей фактории, сам Загревский не позволял своим подчиненным забывать, что они солдаты и пограничники. И со временем от восточной до западной опорных башенок пролегла цепочка из четырех окопчиков, каждый из которых был рассчитан на двух-трех бойцов.

— А ведь начзаставы выстраивает такой укрепрайон, словно под его командованием пребывает целый батальон, — пожаловался как-то старшине командир третьего отделения сержант Ермилов, показывая ему намозоленные ладони.

— Именно потому, что нас здесь слишком мало, он и хочет, чтобы мы были достаточно защищены, — возразил Вадим, которому, в общем-то, старания начзаставы нравились. Можно было лишь пожалеть, что за всю эту работу он взялся только сейчас. Впрочем, это все же лучше, чем сидеть сложа руки и ждать непонятно чего, чем просто отбывать дни службы, томя себя и подчиненных тоской и бездельем.

Теперь же старший лейтенант вел себя, как подобает не только командиру боевого подразделения, но и как хозяйственнику.

И старшина одобрял это. Поэтому ничуть не удивился, когда, покончив с фортификационными сооружениями, Загревский приказал углублять подвал, вход в который вел из казармы. Он стремился превратить выдолбленное в скальном грунте углубление в настоящее бомбоубежище.

Правда, скальный грунт оказался настолько прочным, что вскоре эти работы пришлось прекратить, на заставе уже попросту не оставалось инструментов, тем не менее небольшое боковое углубление создать все же удалось. Если, прикинули Загревский и старшина, работы продолжить, то со временем этот подвал-бомбоубежище сможет принимать под свои каменные своды весь гарнизон.

После этого Загревский принялся каждый день объявлять по две — в первой и второй половине дня — боевые тревоги, во время которых весь гарнизон занимал отведенные каждому из бойцов позиции. И в самом деле, после пятой-шестой тревоги действия по «отражению вражеского десанта с моря и суши» стали более четкими, осознанными, лишенными излишней суеты.

Однако общий вывод был неутешительным: для полноценной обороны такой территории бойцов гарнизона оказалось слишком мало. С учетом возможных потерь, а также с тем, что фельдшера и радиста по любому следовало беречь, этого количества штыков могло хватить разве что на два-три штурма. Причем лишь в том случае, если немцы не задействуют авиацию и не будет достаточно мощной артиллерийской поддержки.

Совсем худо было с вооружением: всего два ручных пулемета, по винтовке и по две гранаты-лимонки на бойца. Ну, еще два непонятно как оказавшихся здесь кавалерийских карабина и несколько охотничьих ружей со своим боезапасом. Кстати, патронов вообще было маловато, продовольствие — на исходе. Вывод напрашивался сам собой: так вооружать заставу могли только люди, убежденные в том, что бойцам 202-й сражаться никогда и ни с кем не придется, поскольку даже вероятного противника придумать для них было невозможно.

Проанализировав все это, Загревский собрал в своем кабинете «военный совет», на который были приглашены все командиры.

— До сих пор мы готовились к тому, — начал он свою речь, — что большую часть заставы отправят на фронт, или же к тому, что нас оставят здесь, пополнят оружием и продовольствием и прикажут укрепить обороноспособность заставы. Но, как вы понимаете, ситуация резко изменилась. Обычно корабль приходил пятнадцатого-семнадцатого июля. Эти даты были определены приказом командующего погранокруга. Срок этот давно прошел, а корабля по-прежнему нет, связи со штабом тоже нет, никаких сведений из штаба округа или хотя бы погранотряда не поступало. Я не верю в то, что командир ледокола «Смелый» не сообщил своему командованию об отсутствии у нас действующей рации, поэтому объяснение — но не оправдание — всему происходящему может быть только одно: война!

— Но не оправдание, — поддержал его Ласевич. — Северному морскому пути пока что никакие германские силы — ни авиации, ни флота — не угрожают. И потом, никакие боевые действия не могут заставить командование бросить на произвол судьбы целую заставу, которая находится в глубоком тылу.

— Верно, по законам военного времени не могут, — согласился комендант заставы. — Особенно по законам военного… Но то ли флотскому и пограничному командованию сейчас не до ожиданий 202-й заставы, то ли о нас попросту забыли. При этом остается вопрос: а существует ли еще наш пограничный округ, если, со слов флотского командира, имеющего постоянную связь с Большой Землей, было понятно, что самой границы и пограничный войск в европейской части страны уже не существует. Очевидно, появление здесь германского самолета-разведчика было неслучайным. Вполне допускаю, что германцы могут высадить в наших краях большой десант, который со временем способен будет превратиться на десятки диверсионно-партизанских групп, действующих в промышленных районах Урала и Приуралья. Причем прекрасным плацдармом для формирования такого десанта и создания своей основной базы противник будет считать остров Факторию с его строениями и нашу заставу, точнее, наш форт. Захватив эти два объекта, германское командование возьмет под свой контроль не только пролив, но и значительный участок Севморпути.

Ласевич, оба старшины и все сержанты заставы встретили его слова угрюмым молчанием. Даже те, кто еще недели две назад ворчал по поводу «фортификационных фантазий» начальника, теперь понимал, что тот был прав. А главное, они поняли, что старший лейтенант мыслит как настоящий боевой командир, знакомый с тактикой и стратегией боевых действий,

— Накалять ситуацию мы с вами пока не будем, — молвил старший лейтенант, — рассчитывая, что корабль обеспечения все же появится. Хотя обратите внимание, что караван, шедший за «Смелым», до сих пор назад не вернулся и никаких других караванов не наблюдалось. Значит, все, что держится на плаву, мобилизовано сейчас для нужд фронта. А караван, ушедший в сторону Салехарда или даже Чукотки, очевидно, решено использовать здесь, на Севере, возможно, для поставок из Канады и США, которые могут теперь оказаться нашими временными союзниками.

— Только не это! Капиталисты США и Канады — в союзниках?! Странное и опасное предположение, — попробовал было возразить политрук, однако его никто не поддержал.

Да и возражал он как-то слишком уж вяло. Настолько вяло, что Загревский даже не счел необходимым идеологически оправдывать свое «странное и опасное», с точки зрения Ласевича, предположение.