Внутренний голос услужливо подсказал, что с продажи дома можно выручить достаточно, ещё и на другой дом хватит, в какой-нибудь деревушке.

А мальчики? Будут ли они там счастливы? Не станет ли для них переезд потрясением? В первую очередь она обязана думать о сыновьях, ведь никого, кроме неё, у них не осталось. С другой стороны, здесь им тоже будет несладко — ходить в изгоях по вине взрослых, по её вине… Как же всё исправить? Нила, конечно, не вернуть, и никто не заменит мальчикам отца, но Вэйл мог бы стать им защитником, примером для подражания. Да, он осквернённый, но даже среди свободных порядочные и самоотверженные, как он, большая редкость.

* * *

— Ну разве можно так убивать себя? — ворчала Анника, распахивая скрипучее окно. — В вашем-то возрасте! И о чём вы только думаете, не понимаю! Ну что вы молитесь над ней? Пейте уже, полегчает ведь.

Свежий воздух ворвался в комнату, разгоняя стойкое амбре винных паров и перегара. Дрожащей рукой Максиан потянулся к кружке, неохотно отхлебнул горячего настоя. От пряного аромата голова закружилась, а нутро задрожало ещё сильнее.

— Мне и с Севиром забот хватает, — продолжала возмущаться лекарка, — нет же, и с вами тут ещё нянчиться!

— Никто тебя нянчиться со мной не просил, — пробурчал Максиан, собираясь вернуть кружку на место, но поймав на себе строгий взгляд, обречённо вздохнул и сделал ещё несколько торопливых глотков. За не столь продолжительное время пребывания в Исайлуме он уже успел усвоить: спорить с Анникой себе дороже.

— Как это никто не просил! Клык мне все уши прожужжал, вмешайся да вмешайся. Больно мне сдались эти ваши попойки, но Севир третий день просит вас зайти к нему, — она раздосадованно махнула рукой. — Как вы не понимаете, господин Максиан, ему нельзя волноваться, я его, считай, с того света вытаскиваю.

— И как, успешно вытаскиваешь? — съязвил он, не удержавшись.

— Вот как раз из-за таких, как вы — не так, как хотелось бы! То Седой, то ищейка, теперь вот ваши капризы.

Максиан устало потёр переносицу и снова отпил отвара. А ведь действительно немного полегчало: голова будто бы перестала гудеть, а мысли — путаться.

— Ну хорошо, я зайду к нему. Скажи, Анника, только честно, какие у него шансы?

Поджав губы, лекарка покачала головой:

— В этот раз выкарабкается, но осталось ему от силы полгода. Деструкция пожирает его изнутри, и здесь я бессильна.

Другого ответа он и не ждал. Севир плох, очень плох. Не нужно обладать глубокими познаниями в медицине, чтобы понять — он уже одной ногой там, по ту сторону. И в такой ситуации слишком эгоистично игнорировать просьбы верного друга, с кем он плечом к плечу пытался хоть что-то изменить в этой треклятой системе, пусть даже их потуги оказались напрасными. Они пытались, а это чего-то да стоит!

Одним глотком осушив кружку и горячо поблагодарив сердобольную лекарку, Максиан отправился к Севиру. Для чего друг так настойчиво его звал, он смутно догадывался, потому и не торопился навещать его, но выслушать старого товарища он всё же обязан.

Севир был не один. Полулёжа, подсунув под голову несколько подушек, командир Пера о чём-то беседовал с Вихрем. Гладиатор с задумчивым видом облокотился на подоконник, вертя в пальцах маленькую деревянную фигурку кролика. На прикроватной тумбе скопилась орава пузырьков с лекарствами, соперничая за каждый свободный сантиметр с кувшином и кружкой. На столе, жмущемся к стене, сваленные в кучу, лежали пустой патронташ с кобурой, пара разобранных револьверов и шомпол.

— Присядь пока, друг, — расплывшись в улыбке, Севир указал на стул и повернулся к своему собеседнику. — Лукас даст вам всё необходимое, тебе только останется вызволить её и доставить сюда.

— А если она не захочет? Мне её силком тащить? — Вихрь поскрёб перочинным ножом поделку, сдул стружку и, поднеся поближе к глазам, придирчиво рассмотрел своё творение.

— В письме я всё объяснил, пусть не боится, никто ей мстить не станет. Мы ей не враги, так и передай.

— Передам.

— Не сомневаюсь, брат, — Севир протянул кулак в прощальном жесте. — Я рад, что ты с нами, Вихрь! До или После.

— До или После, Сто Первый. Береги себя.

Уходя, гладиатор пожал Максиану руку и, бросив последний взгляд на командира, плотно прикрыл за собой дверь.

— Никогда бы не подумал, что дорога из соседней комнаты может занять целую неделю, — проворчал Севир. — Или ты заплутал между кружкой и бочонком вина?

— Скорее, между стремлением к заслуженному спокойствию и неугомонными друзьями, коим неймётся даже на смертном одре.

Протяжно вздохнув, Севир потёр давно превратившееся в уродливый шрам клеймо:

— Да уж, от тебя так и несёт оптимизмом. Хотя чего юлить, ты прав, Госпожа уже дышит мне в затылок. Не вовремя, смерг её дери, но разве эта сучка когда-нибудь спрашивает? Потому и тороплюсь…

— Анника говорит, что времени у тебя с запасом, так что не прибедняйся, — перебил его Максиан. — Вместо нытья лучше бы объяснил, куда это ты отправил нашего чемпиона? Не в Опертам ли, к тому самому Лукасу, которому в прошлом году ты сына помог найти?

— Да, верно, к тому самому.

— Ты в самом деле удумал Ровену вызволить? — Максиан расхохотался. — В благородство никак не наиграемся, да, Севир?

— Урсус был мне больше, чем другом! — прорычал он, приподнимаясь на локтях. — И ты об этом прекрасно знаешь! Я буду последней тварью, если брошу его дочь в лапах мрази, против которой он боролся и от чьей руки погиб.

— Погиб он от руки Юстиниана, и это почему-то тебя не особо заботило все эти годы, — стул жалобно скрипнул, когда Максиан откинулся на спинку. — Что же сейчас изменилось? Не хочется помирать с нечистой совестью?

Севир смерил его долгим тяжёлым взглядом. Впрочем, любые слова были бы здесь излишни. Максиан прекрасно знал, что перегнул, причём несправедливо. Упрекать Сто Первого не в чем, он сделал для осквернённых куда больше, чем кто-либо за три сотни лет.

— Прости, друг, заносит меня порой, — Максиан упёрся локтями в колени, чуть подавшись вперёд. — Я ведь не со зла, знаю, что для тебя значил Урсус. Никогда не забуду нашего знакомства. Он тебя, ещё желторотого скорпиона, братом своим представил. Я тогда дар речи потерял: король братается с осквернённым — абсурднее и не придумаешь! Это потом он мне рассказал, как ты его на охоте спас, и как вы сдружились с тех пор.

Лицо Севира смягчилось, потускневшие глаза мечтательно заблестели, и, поправив накренившуюся подушку, он устроился поудобнее:

— Да-а, было дело. Я ж тогда впервые с ним отправился псов по туннелям гонять. Видел бы ты ту пакость! Вожак, здоровенный, почти в мой рост, и прямо на Урсуса рванул, только клыки сверкнули. Эх, вернуться бы назад… В те времена и верилось в лучшее куда охотнее, и надежды были крепче столичных стен — не то, что теперь! Знаешь, иногда мне кажется, что мы рождаемся, только чтобы убедиться в тщетности своего существования. Вот ты молод, полон сил и веры в своё дело, в свою исключительность, но с каждым годом силы эти тают, а вера остаётся только верой, да и та потихоньку гаснет, когда на лбу об реальность уже сотую шишку набил. А затем, в какой-то момент, просто останавливаешься и спрашиваешь себя: «Для чего стараешься, дурак, если всё бессмысленно?» Спасти друга, чтобы потом его подло убили? Найти ту самую, единственную, чтобы потом рыдать над её могилой? Зачать дитя, дабы после отдать Легиону, а то и вовсе похоронить? Или освобождать собратьев, чтобы видеть, как они… Эх! — он горестно махнул рукой. — И так по кругу, пока сам не загнёшься.